Русский литературный дневник XIX века. История и теория жанра

Тенденция строить запись в соответствии с сентиментально-поэтическим методом прослеживается в «Дневнике Павлика Дольского». Переживающий душевный кризис и старческую влюбленность герой нередко вводит в свой журнал, как аккомпанемент грустных мыслей, стихотворные цитаты: «Я ведь не только ел, спал и волочился; я еще всю жизнь наблюдал и размышлял, мне хочется уяснить себе результат этих

Ума холодных наблюденийИ сердца горестных замет...»;

«Почему все это произошло – не знаю... Разве потому, что

Долговременна, устойчива печаль,Счастье переменчиво и кратко, —

как написал какой-то немецкий дипломат в альбом Марьи Петровны»; «Я забыл про свою болезнь и про все окружающее, я видел перед собой одну Лиду и все время повторял про себя «Последнюю любовь» <...>.

О, как на склоне наших лет

Нежней мы любим, суеверней!..»;

«Это «откуда» составляет ту загадку, над разгадкой которой мучились и всегда будут мучиться люди: и высокоразвитые, и неразвитые вовсе. Гамлет говорит:

Умереть – уснуть»[364].

Самой сложной проблемой художественного дневника является стиль. Исследовательская задача состоит в том, чтобы разделить два естественно наложенных друг на друга пласта – стиль писателя и стилевую имитацию.

Проще обстоит дело с теми образцами жанра, авторы которых опирались на личный дневниковедческий опыт. Так, Чернышевский, как уже отмечалось, ориентировался в «Дневнике Левицкого» на свой юношеский дневник: система словесно-речевых форм, синтаксис, характер ремарок в сценах диалога словно перенесены в роман из рукописей двадцатилетней давности. Вторичным был беллетристический опыт, приобретенный в романе «Что делать?». В «Дневнике Левицкого» оба слоя настолько естественно сочетаются, насколько и легко различаются. Вероятно, литературные приобретения ранних дневников были с успехом использованы еще в первом романе. Оттого все романы писались сразу набело.

В «Дневнике Левицкого», как и в дневниках Чернышевского, преобладает аналитическое слово. Подневная запись построена таким образом, что одну ее часть составляет диалог, а другую – разбор, анализ явного или скрытого его содержания.

На первый взгляд, в дневнике явно присутствует повествовательный элемент: Левицкий рассказывает истории Анюты, Мери, Илатонцева, объясняет характер своих отношений с ними. В сущности же, в большинстве записей рассказ, повествование дается для того, чтобы раскрыть смысл того или иного «сюжета», жизненной «истории». А раскрывается «история» аналитическими средствами. Для этого делаются длинные экскурсы в прошлое, которые не двигают действие, а помогают осмыслить те нравственные проблемы, над которыми бьется в данный момент автор. Все это напоминает «Дневник отношений с тою, которая теперь составляет мое счастье». В нем аналитика нравственных отношений с возлюбленной преобладала над повествовательной динамикой, и в построении записи диалогу с ремарками отводилась та же роль, что и в «Дневнике Левицкого».

В такой же мере аналитизм свойствен дневникам Чулкатурина, Печорина, Павлика Дольского. В них легко различимы дневниковый и беллетристический стилевые слои. К аналитической, собственно дневниковой относится та часть, в которой герои подводят итог прожитого, дают оценку своим поступкам, анализируют собственный характер. К беллетристической части относится повествовательный компонент. Последний в реальной дневниковой практике был бы сведен к минимуму, свернут. В «Дневнике Печорина» «Тамань» и «Фаталист» стилистически выделяются, так как представляют не собственно дневниковые записи, а стоят ближе к жанру воспоминаний.

Информативное слово преобладает в «Демикотоновой книге». Дневник Савелия был рассчитан на длительное хранение информации, его автор регулярно перечитывал старые записи, в отличие от Печорина, безразличного к своему журналу, или умирающего Чулкатурина. Дневники временного характера и жизненных итогов никогда не имели сугубо информативной установки.

Однако у старгородского протоиерея повествование обставлено архаичными оборотами речи, которые придают его слогу особую выразительность. Их функция не только стилистическая. Они являются элементами мировоззрения Туберозова. Строй речи отражает систему его взглядов на религиозно-нравственные вопросы, которая в своей основе также архаична.

Таким образом, в художественных дневниках имеются все те словесно-речевые формы, которые свойственны дневникам классическим. Их модификация связана с творческим заданием писателя.

3аключение