Первое и неуклонное желание Якушкиной – ехать с детьми за Иваном Дмитриевичем. То, что Трубецкая, а следом Волконская добивались разрешения разделить с мужьями ссылку, придавало ей силы. Самое страшное – полтора года разлуки, неизвестность – остались позади. А впереди жизнь вместе, которую, ни о чем не спрашивая, ни о чем не рассуждая, она с радостью приемлет. Она полюбила Якушкина четырнадцатилетней девочкой. И вот теперь настал час доказать ему, что это чувство – навечно.
Многое собиралась сказать Анастасия Васильевна мужу в Ярославле, где делали остановку ссыльные, увозимые в Сибирь. Среди них были счастливцы, которые здесь смогли увидеть любимые лица и услышать слова, дававшие силы жить дальше: «Люблю. Жди. Я приеду к тебе. Приеду».
...Наконец после долгого ожидания стало известно, что ссыльных вот-вот привезут. Начальство было недовольно: их остановка в Ярославле задерживалась из-за идущего по Волге льда. Анастасия же Васильевна не знала, что это судьба послала ей лишние часы свидания перед разлукой навсегда.
«Жена Якушкина была тогда 18-летняя женщина замечательной красоты, – вспоминал видевший ее на пересыльном пункте декабрист Н.В.Басаргин. – Нам было тяжко, грустно смотреть на это юное, прекрасное создание, так рано испытывающее бедствия этого мира».
Бедствие... Оно бывает разным. В это ярославское свидание для Анастасии истинным бедствием стало упорное старание Якушкина отговорить ее от поездки к нему в Сибирь. Только здесь, на пересыльном пункте, он узнал от жены дурную новость – царь запретил матери взять сыновей с собой. Объяснения были таковы: «Дети сии должны получить приличное роду их образование для поступления со временем на службу, отцы же, находящиеся в ссылке, не только лишены дать им воспитание, но еще могут быть примером худой нравственности».
Анастасия Васильевна, мчась в Ярославль, уже решила для себя, что жестокая мера правительства ее не остановит: мать, сестра, брат – они воспитают мальчиков, у которых впереди вся жизнь. А у их бедного отца – двадцать лет каторги. В этом выборе между мужем и детьми Якушкина не колебалась. Вот почему слова Ивана Дмитриевича о необходимости принести в жертву их соединение ради детей поразили ее как громом. Он призывал ее «ни в коем случае не расставаться с сыновьями», ибо считал, что «для малолетних наших детей попечение матери было необходимо». То, что говорил муж, было умно, убедительно и выдавало в нем прекрасного отца. Так, может быть, она легкомысленная женщина, раз думала иначе? Ей хотелось только одного – сесть в бричку, тряскую развалюху, в которой везли ссыльных, и ехать с мужем до назначенного ему места. А Якушкин просил, требовал, умолял ее дать обещание остаться при детях, растить их. И она, никогда не умевшая говорить ему «нет», дала слово выполнить его просьбу.
Прощание в Ярославле, обещание, данное мужу, – обо всем этом Анастасия Васильевна размышляла денно и нощно. Перед глазами все время вставала картина: муж подзывает к себе маленького сына, а тот не идет к нему на руки, испугавшись чужого, с заросшим лицом человека в арестантской одежде. Может быть, ее всезнающий, многоопытный супруг и прав: если она уедет к нему, сыновья вовсе забудут, что у них есть отец и мать. Сироты при живых родителях? Об этом страшно и подумать. Нет, все сделано верно. И она сдержит данное мужу слово – посвятить свою жизнь детям.
...С арестом Якушкина семейная квартира на Малой Бронной опустела. Теперь Анастасия Васильевна жила в доме на Воздвиженке при шереметевской родне. Брат Алексей Васильевич оказывал ей материальную поддержку. В дальнейшем он помог сестре поставить на ноги сыновей.
В обширном доме Якушкиной отвели комнаты, из которых она выходила лишь на прогулку с детьми да в церковь. В обществе ее не видели. Многолюдство, когда-то прельщавшее юную Настеньку, теперь утомляло и раздражало. Даже от большой родни, проживавшей в родовом обиталище на Воздвиженке, она старалась отгородиться. Не в последнюю очередь это происходило потому, что Якушкина чувствовала общее настроение домочадцев: поступок ее мужа порицался. Его считали пропащим, опозорившим семью человеком, а Настю – несчастной жертвой. Даже любимый брат Алексей Васильевич, словно забывая, что и сам был причастен к заговорщикам, время от времени прорывался гневом в адрес зятя-преступника.
Нечего и говорить, какой болью отзывалось это в сердце Якушкиной. Конечно, мать была на ее стороне, но и тут дело не обходилось без трудностей. Надежда Николаевна взялась опекать оставшуюся без мужа дочь, словно та все еще была девочкой. Никто не хотел замечать, что хорошенькая, веселая барышня превратилась в умудренную горем женщину. Анастасии Васильевне пришлось не только пройти через крушение семейной счастливой жизни, но и почувствовать полнейшее душевное одиночество. А что это было так, совершенно ясно видно из ее писем.