«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

День 24 ноября 1917 г. историки называют днем, когда британское правительство впервые заявило о своем принципиальном согласии на интервенцию[63]. Так же считал и И. Гольденберг, отметивший интересный факт: посол Великобритании в России Дж. Бьюкенен назвал несвоевременной столь ясно выраженную мысль Р. Сесиля. Так, 29 ноября 1917 г. в заявлении, сделанном от имени британского посольства в Петрограде, Бьюкенен объяснял отказ союзников ответить на предложение Троцкого о всеобщем перемирии исключительно техническими соображениями, что русскому предложению предшествовал приказ верховному командованию открыть мирные переговоры, и поэтому союзники очутились перед fait accompli

[64]. Союзники были поставлены перед свершившимся фактом. В заявлении посла Великобритании было сказано: письмо г-на Троцкого Послу с предложением всеобщего перемирия поступило в Посольство через 19 часов после получения Русским Главнокомандующим приказа об открытии немедленных переговоров о перемирии с неприятелем. Союзники, таким образом, были поставлены перед уже совершившимся фактом, в предварительное обсуждение которого с ними не вступали[65]

. В том же заявлении Бьюкенен писал, что в интервью с представителем агентства Рейтер Роберт Сесиль как будто бы сказал, что британское правительство не может признать нового русского правительства и поручило своему послу воздержаться от всяких действий, могущих быть истолкованными, как признание с его стороны совершившегося переворота. Без сомнения, Бьюкенен был осведомлен о заявлении Сесиля, но считал его в тот момент неуместным, попытавшись словосочетанием «как будто» придать ему сомнительный характер.

В Обращении Советского Правительства к Правительствам и народам воюющих стран с предложением присоединиться к переговорам о перемирии от 28 ноября 1917 г.[66]

говорилось, что в ответ на предложение немедленного перемирия на всех фронтах, в целях заключения демократического мира — без аннексий и контрибуций, с гарантией права на национальное самоопределение, германский Главнокомандующий ответил согласием на ведение мирных переговоров. Верховный Главнокомандующий армией Республики прапорщик Крыленко предложил отсрочить начало переговоров о перемирии на 5 дней, дабы снова предложить союзным правительствам определить свое отношение к делу мирных переговоров. «Правительство победоносной революции не нуждается в признании профессионалов капиталистической дипломатии. Но мы спрашиваем народы: выражает ли реакционная дипломатия их мысли и стремления? Согласны ли народы позволить дипломатии упустить великую возможность мира, открытую Русской революцией? 1 декабря мы приступаем к мирным переговорам. Если союзные народы не пришлют своих представителей, мы будем вести переговоры с немцами одни. Но если буржуазия союзных стран вынудит нас заключить сепаратный мир, ответственность падет целиком на нее…»[67].

Союзники промолчали в ответ на предложение Совнаркома присоединиться к переговорам о перемирии. Германия ответила согласием. Союзные правительства хранили молчание еще и в связи с тем, что европейские народы, если бы они действительно, как надеялись большевики, и созрели для революции, почти ничего не знали об этих увещевательных прокламациях. Однако союзников не могла не беспокоить перспектива потери второго фронта в борьбе против общего врага. Правда, премьер-министр Великобритании Д. Ллойд Джордж признавал, что большевики не призывали германские войска, не находили общего языка с немцами в Брест-Литовске, более того, они начали пропагандистскую войну против прусского милитаризма. «Большевики сломали фронт, противостоящий германской армии, но они стараются взять эту армию “идейным измором”»[68]

.

Единства взглядов по «русскому вопросу» у союзников не было. Все соглашались с тем, что большевизм — «учение зловредное» и что непризнание исповедующего зловредные взгляды правительства, номинально являвшегося союзническим, было бы правильным и с нравственной, и с политической точки зрения[69]. Однако до тех пор, пока сепаратный мир не стал реальностью, политическая мудрость такой тактики подвергалась сомнению. В связи с тем, что вероятность заключения перемирия существовала, к концу ноября 1917 г. неизбежным представлялся и контакт с Советской Россией.

Правительство большевиков не стремилось к сепаратным переговорам с Германией и ее союзниками, так как в случае успеха такие переговоры усилили бы позиции стран Четверного союза, ослабив при этом позиции стран Антанты. Учитывая же фактическую оккупацию в это время войсками Германии и Австро-Венгрии ряда западных земель бывшей Российской империи, такое усиление не соответствовало российским интересам. Поэтому «Совнарком и НКИД РСФСР продолжали буквально атаковать нотами не только правительства стран Четверного союза, но и Антанты, и США, предлагая приступить к немедленному обсуждению возможности заключения всеобщего перемирия»[70].