Русский всадник в парадигме власти

В отдельных случаях предпочтение парадной культуры доводится до абсурда. Так, один из корпусных командиров «связывал успех парадов с надлежащей пригонкой киверов к солдатским головам; поэтому он требовал изучения ротными командирами антропологии, так как начальник, не сведущий в круглых и удлиненных формах человеческого черепа, не сумеет надлежащим образом пригнать кивера и провалится на параде»[1533]. Доходило до того, что «русские солдаты не завинчивали до конца ни одной гайки на своих ружьях: с разболтанными шурупами команда „к ноге“ выполнялась особенно гулко и красиво»[1534].

Логичным продолжением господства формалистики стало развитие манежной, а не боевой кавалерийской подготовки[1535]. Были введены короткие аллюры (короткий галоп и собранная рысь, которые, по словам генерала Броневского, дошли до того, что «добрая пехота могла обогнать галопирующую кавалерию»), а также «крутой» сбор

[1536]. Армейские маневры обратились в близкое парадированию действо, где требовался внешний блеск, совершенство формы, линий, а более ничего. «Война только портит солдата», — заключал великий князь Михаил Павлович[1537].

Так павловские идеи, которые первоначально способствовали развитию русской кавалерии, в эпоху великих князей Павловичей привели к ее стагнации. Ритуально-парадная ремилитаризация не вела к победам, но имперский парад стал новым идеологическим символом, обогатив предметно-смысловое пространство русской имперской культуры.

3.1.5. ЦАРСКОСЕЛЬСКИЙ АРСЕНАЛ. НИКОЛАЙ I — ПОСЛЕДНИЙ РЫЦАРЬ ИМПЕРИИ?

Столетиями западноевропейская военно-придворная аристократия развивалась под знаком рыцарства (от немецкого Ritter — всадник), обозначая свое право и обязанность воевать в седле. В России рыцарство стало той культурной универсалией, которая позволила русскому дворянству в поисках актуальных идеологических символов опосредовать образ благородного героя и воина. Пик русской «рыцаремании» пришелся на первую половину XIX в., когда «державная идентичность России и Русских впервые за весь послепетровский период оказалась ущемленной и поколебленной. И впервые же обнаружилась необходимость дополнения ее идеологическими символами допетровской эпохи»[1538].

Титулованная знать зачитывалась рыцарскими романами, увлекалась «рыцарской» музыкой, развлекалась рыцарскими турнирами. Во дворцах и в усадьбах собирались средневековые оружейные коллекции[1539], поскольку исторически вещественные свидетельства, а именно «меч, конь и тяжелое вооружение оказываются… главными критериями принадлежности к рыцарству»

[1540].

Но насколько глубоким было это увлечение?

Первые шаги к осмыслению концепции рыцарства в России были сделаны уже в позднем Средневековье; больше внимания отдавалось внешней, материальной стороне этого культурного института. К концу третьей четверти XVII столетия в царской сокровищнице хранилось множество разрозненных рыцарских доспехов и десять экземпляров полной корпусной брони. В их число входил полный доспех для коня и всадника, присланный царю Федору Иоанновичу польским королем Стефаном Баторием в 1584 г., доспехи, принадлежавшие князю И. А. Воротынскому, доспех Н. И. Романова и юношеский доспех, принадлежавший детям Алексея Михайловича[1541]. Практического применения в те годы эти вещи не получили[1542]

.

В России XVIII в., преображенной культурными реформами Петра I, рыцарство было избрано как идея, объединяющая времена и культуры. В качестве эффектных придворных увеселений возрождаются рыцарские турниры, снаряжение для которых заимствуется из Оружейной палаты — древней царской сокровищницы[1543]. Однако собирательство рыцарских вещей еще долго не будет пользоваться популярностью: вплоть до Александра I (включительно) внимание коллекционеров отдается современным предметам[1544]. Немногими исключениями могут служить приобретенные в Семилетнюю войну тевтонские доспехи, для хранения которых при Достопамятном зале была создана специальная «Рыцарская комната»[1545], и фигурки латников из миниатюрного прусского кабинета Ф. В. Ростопчина, подаренного Павлу I в 1792 г.[1546]

К концу XVIII в., как уже отмечалось, рыцарская культура приобрела особый вес. К коронации Павла I на новых началах формируется личная охрана императора — кавалергардия. Ей присваивается парадное обмундирование в виде полных рыцарских лат: серебряные кирасы и серебряные же шишаки со страусовыми перьями. Вот как описывал очевидец эту картину: «за Государем и Императрицей шла… блестящая свита, в которой военные были в большинстве, потом рота телохранителей (лейб-гвардейцев), покрытых с головы до ног вооружением: кирасами, кольчугами, в касках с развевающимися перьями, как у древних рыцарей — все из массивного серебра, сверкавшего и сиявшего на солнце. Во главе этой роты шел в такой же одежде старый воин»[1547].