Русский всадник в парадигме власти

Единение коня и его царственного всадника подчеркивалось целостностью художественного оформления их парадно-сакрального убранства. Вещный мир всадника был призван подчеркивать своим великолепием величие образа; значение царского выезда предопределило роскошь его убранства. Образ царя-всадника стал значимой составляющей московской культуры «государственного устроения». В итоге в русском средневековом сознании конь связывался с фигурой царя в трех контекстах — трех ипостасях, которые соединялись только в лице могущественного властителя, «повелителя и царя над многими странами»[762]. Конный образ стал символом тесной связи с сакральным, символом сильной державной власти и символом воинской доблести.

Часть 2. Русский всадник между царством и империей

ГЛАВА 1. РУССКИЙ ВСАДНИК В ПРОСТРАНСТВЕ ПЕТРОВСКИХ РЕФОРМ

2.1.1. НАЧАЛО РЕФОРМ. «КОННИЦЫ МАЛОЛЮДСТВО». ВОЙНА КАК ОСНОВНОЙ СЦЕНАРИЙ

К концу Московского царства конница все еще была основой русской армии[763]. В это время она имела весьма самобытные формы, сложившиеся в результате смешения различных культур. Основу войска составляла иррегулярная поместная конница («временное» войско), мобильная и многочисленная. К концу XVII в. ее численность равнялась приблизительно шестидесяти тысячам, составленным из конных сотен дворянской и татарской конницы. Всадники поместной конницы были известны как «добры и конны и оружейны»[764]

: по качеству боевой подготовки до определенного момента она была лучшим видом вооруженных сил России.

С 1680‐х гг. поместная конница начала терять боеспособность, а вместе с ней — и свое значение, уступая и пехоте, и войскам иноземного строя. На рубеже XVII–XVIII вв. современник И. Т. Посошков подверг ее резкой критике, приписав ей неимение основных понятий о воинской дисциплине, массу «нетчиков», желание «саблю из ножен не вынимать»[765]. «Клячи худые, сабли тупые», — обвинял он[766].

Так или иначе, неспособность поместной конницы к успешным наступательным действиям не оспаривалась, поскольку ее главной воинской задачей до настоящего момента предполагалась оборона. «Воинское дело первое из мирских дел, яко важнейшее для обороны своего отечества», — соглашался впоследствии и царь Петр I[767]

. В западноевропейских войнах XVIII в., где от конников требовались выучка и техничное маневрирование, поместное войско могло выступать только как вспомогательная сила, равно как и другой вид временного ополчения «русского строя» — даточная конница.

Относительно развитый боевой навык имела конница городового войска казаков-помещиков и «стремянных» стрельцов как первый вид русской «непременной», т. е. регулярной конницы. Рейтарские и драгунские полки, состоящие частью из наемников-иностранцев, частью из русских под руководством иностранных офицеров, несколько уступали им, так как были рассчитаны на бой огнестрельным оружием на медленных аллюрах, не требовавших от всадника особой выучки[768].

В общий состав русской конницы к концу XVII в. входили 25 копейно-рейтарских полков драгунского типа, а также поместная дворянская конница и люди за ней, даточные конные, городовые, слободские и донские казаки в числе «нестройных» войск и временных ополчений общим числом свыше 55 тысяч человек, и, кроме того, гарнизонные стрельцы и драгуны (количественных данных по этим видам войска нет). В 1694 г. имелась рота палашников и рота конных гранатчиков[769].

Недостатком такого устройства была прежде всего его многоукладность, каждая из групп была обособлена и имела свою специфику. Ратная повинность отличалась неопределенностью и неравномерностью. Слабыми сторонами «русского строя» также были его архаическая система снабжения и долгая и нестабильная мобилизация, что задерживало выступление на театр войны (так, сосредоточение к Нарвскому сражению 1700 г. заняло более месяца[770]

, к Крымскому походу 1687 г. — два месяца).

Поместная система не предполагала систематического воинского обучения, что обусловило размытость требований к качеству подготовки всадника и его лошади. Не были определены требования к подготовке офицерского состава: в дворянской коннице командные должности замещались по родовому признаку[771]. «Известно есть всему миру, какова скудность и немощь была воинства российского, когда оное не имело правильного себе учения», — заключил сподвижник Петра I Ф. Прокопович[772].

В царских указах понятие готовности к государевой ратной службе ограничивалось расплывчатым понятием «добрый»: «да у вас же бы и у людей ваших, которые за вами в полках будут, было огненное ружье, фузеи и пистоли добрые, а лошади польские или ногайские или домашние, или иные какие, добрые ж»[773]. Таким образом, одним из главных недостатков русской конницы на конец XVII в. было отсутствие единой системы подготовки.