Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

К середине августа 1904 г. противоборствовавшие стороны «окопались» на своих наблюдательных пунктах и были приведены в боевую готовность. «Весь путь наших добровольцев, – докладывал Тржецяк 13 августа, – уже обставлен японскими соглядатаями: при входе в Босфор в Терапии – Матцумото, за которым и мы, и Шванк зорко смотрим, в Константинополе – Накамура и Ямада, в Смирне – Ито[416] и английская эскадра и, наконец, в Пирее – Хаяши»

[417]. Непосредственно перед проходом черноморских военно-транспортных судов российский посол потребовал от султана гарантий их безопасности и заявил, что всю ответственность за исход дела несет турецкое правительство. Решительность Зиновьева возымела действие. Для охраны русских кораблей турки отрядили свои полицейские катера и в виде исключения позволили встречать и провожать их в проливах сотрудникам российского посольства. В итоге русские суда проследовали через Босфор и Дарданеллы без всяких происшествий. Вспомогательные крейсера «Петербург» и «Смоленск» вошли в Средиземное море 21 июня[418]

, а семь транспортов 2-й эскадры под командой капитана 1-го ранга Радлова – в период с 24 по 29 октября 1904 г. Спустя три дня в критской гавани Суда черноморские транспорты соединились с отрядом контр-адмирала фон Фелькерзама (на Крите за ними наблюдал специально посланный туда Макино англичанин[419]).

3 декабря 1904 г. управляющий Морским министерством распорядился отозвать Тржецяка и прекратить «охрану Константинополя и проливов». Его командировка, таким образом, подошла к концу. Как и в случае с Гартингом, деятельность его агентуры получила в Петербурге высокую оценку. «За отличное исполнение подполковником Отдельного корпуса жандармов Тржецяком возложенного на него поручения по организации охраны Черного и Мраморного морей, Архипелага, Балканских государств и Малой Азии, – писал Лопухину Вирениус в начале марта 1905 г., – всеподданнейшим докладом по Главному морскому штабу от 28 минувшего февраля было испрошено высочайшее разрешение на выдачу наград»[420]. Многие его агенты, российские и иностранные подданные, получили денежные премии, а двое были удостоены русских орденов. Самому Тржецяку было выплачено 2 тыс. рублей наградных, а еще через несколько месяцев он был назначен начальником Московского охранного отделения.

Японская агентура в Стамбуле была расформирована также далеко не сразу по проходе российских «добровольцев». В Токио ошибочно полагали, что в дальнейшем на соединение с основными силами 2-й эскадры могут пойти и другие военно-транспортные и даже боевые суда Черноморского флота – опасениями именно на это счет Макино поделился со своим британским коллегой в Вене Планкеттом (F. Plankett) в середине ноября 1904 г.[421]

Любопытно, что мысль о необходимости непрерывно наблюдать за проходом через черноморские проливы иностранных и, в первую очередь, российских кораблей настолько утвердилась в сознании государственных деятелей Японии, что когда в 1923 г. ее дипломатические отношения с Турцией были, наконец, установлены, Япония купила для своего представительства здание, из окон которого Босфор хорошо просматривался днем и ночью. Японское посольство размещается там по сей день, хотя, как утверждают местные жители, за вновь построенными небоскребами пролив из этого здания уже не разглядишь.

В Суэцком канале, Красном море и Индийском океане

23 октября 1904 г. из Танжера четыре новых русских броненосца и несколько крейсеров отправились в долгий путь вокруг Африки. В этих, тогда пустынных, безлюдных и почти не тронутых цивилизацией местах нападение противника было маловероятно, но встречались рыбаки, в том числе английские, которые по-прежнему не всегда вели себя подобающим образом. «Покорно прошу известить английское правительство, – телеграфировал Рожественский Ламздорфу 19 ноября с западного побережья Африки, – чтобы предупредило своих африканских рыбаков не прорезать строя эскадры без огней, иначе будут расстреляны без милосердия». Ламздорф переправил эту депешу Бенкендорфу, а тот, «во избежание повторения недоразумений, подобно произошедшему в Северном море», в тот же день передал ее лорду Лансдоуну[422]. Британский кабинет отреагировал быстро – гулльский опыт и для него не прошел даром. Уже 4 (17) декабря Бенкендорф уведомлял Петербург: «Во избежание опасных недоразумений министр колоний (Lyttelton, Colonial Secretary) сообщил циркулярно губернаторам южно– и восточно-африканских колоний об обязательном соблюдении рыбацкими судами правил о вывешивании огней»[423]. В итоге никакими серьезными происшествиями поход русских кораблей вокруг Африки не сопровождался.