Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)

Начало войны между Речью Посполитой и Швецией не стало для царя и его советников неожиданностью. Уже с начала 1655 г. в Москву систематически поступали сведения о ведущихся в Швеции обширных приготовлениях к войне, а затем и о планах захвата польских земель[71]. Так, в сообщениях, полученных в мае 1655 г., говорилось, что Карл Густав «хочет… идти против литовского короля под [Гд]анеск польской да и Прусскую землю хочет у литовского короля отнять»[72]

. В голландских «вестовых тетрадях», присланных из Архангельска, сообщалось, что ждут похода шведов «на Прусскую землю или на Гданеск, а в зборе у них такое великое войско земленым и воденым путем, что не слыхано». В портах задержаны все находящиеся в них корабли для перевозки этого войска[73]. Наконец, Альберт Бюлов в уже упоминавшемся письме от 14 июня прямо сообщил А.Л. Ордину-Нащокину, что «никоторому поляку на нашей стороне не жити, потому что мы и сами с поляками войну ведем», шведские войска уже переправляются через море для похода «в Прусскую землю»[74]

.

2 июля сообщение А.Л. Ордина-Нащокина было получено в царской ставке и в тот же день Алексей Михайлович приказал воеводам идти «в Менеск тотчас, не мешкая»[75]. Такова была первая реакция в царской ставке на начало польско-шведской войны. Эта война не противоречила русским внешнеполитическим планам и могла даже рассматриваться как фактор, благоприятствующий их осуществлению. Однако слухи о переговорах Радзивилла со шведами и появление на территории Великого княжества шведских войск не могли не обеспокоить царя и его советников. Было решено объясниться с Карлом Густавом.

20 августа стряпчий Климент Иевлев получил поручение отвезти к шведскому королю царскую грамоту[76]

. В своей грамоте царь сообщал, что по просьбе Карла Густава будет соблюдать нейтралитет Курляндии, выражал радость по поводу того, что король «Курлянские и Прусские города и места поймал», обещал «принять честно» шведских великих послов. Вместе с тем царь ставил в известность короля, что он занял Вильно и стал «на Великом княжестве Литовском государем», а его войско идет «к Варшаве», «за реку Немон», «к Люблину и к Кракову». В этой связи царь настоятельно предлагал шведским войскам «из городов и из уездов Великого княжества Литовского вспять отступить»[77]. Одновременно К. Иевлев повез с собой письмо от Я.К. Черкасского и других русских воевод к М. Делагарди. В грамоте также выражали радость по поводу того, что шведский король отнял у Яна Казимира «порубежные городы». В ней с ударением подчеркивалось, что Алексей Михайлович с Карлом Густавом «в дружбе и в любви будут и свыше прежнего и нелюбия меж ими, великими государи, николи не будет». Вместе с тем в грамоте было уделено заметное место вопросу о Януше Радзивилле. Если Януш Радзивилл и другие литовские магнаты и шляхтичи действительно принесли присягу шведскому королю, то Карлу Густаву «достоит их взять в свои королевского величества городы», а в Великом княжестве Литовском — владении царя «подданным королевского величества земля владеть… не годитца». Вообще наместнику Ливонии не следовало бы принимать к себе тех, которые «от его царского величества сабли бегут»[78]

.

Содержание этих двух документов показывает, какова была позиция русского правительства на начальном этапе шведско-польской войны. В грамотах довольно ясно поднимался вопрос о разграничении сфер влияния на территории Польско-Литовского государства. Русское правительство готово было согласиться с захватами Швеции на Балтийском побережье при условии, что она не будет вмешиваться в сферу русских интересов на территории Великого княжества Литовского. Сообщение о готовящемся походе русских армий на польские земли должно было показать, что русское правительство — серьезная политическая сила, с интересами которой при продолжении войны Карлу Густаву придется считаться.

Принятые меры явно запоздали. К тому времени, когда Карлу Густаву была отправлена царская грамота, шведские войска, как показано выше, уже заняли значительные территории на северо-западе Великого княжества Литовского и выводить без каких-либо веских причин эти войска шведский правитель не собирался. При оценке возможных перспектив этого демарша следует учитывать два обстоятельства. Поход русских армий в польские земли так и не состоялся и с течением времени сообщение царя должно было восприниматься как простая угроза. Карл Густав мог бы серьезнее отнестись к русским предложениям, если бы на польских землях он столкнулся с серьезным сопротивлением и возникла перспектива затягивания войны (на это, возможно, и ориентировались в своих расчетах царь и его советники). Однако события стали развиваться в другом направлении.