Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.)

Главное, однако, было не в выражениях вступительной преамбулы договора, которые могли оскорбить царя и его советников. А.Л. Ордин-Нащокин обратил внимание и на 7-ю статью соглашения, накладывавшую на Карла Густава обязательство вернуть прежним владельцам земли в Литве, утраченные ими «в прошлой войне» («proximo bello»), когда он их «назад возьмет» (recuperarent)[146]. В переводе, переданном А.Л. Ордину-Нащокину, соответствующие формулировки были заострены — там читалось о землях, которые «

przez nieprzyjaciela pod czas tey woyny opanowane» (захвачены неприятелем во время этой войны), и содержалось обязательство вернуть эти земли «jakimkolwiek sposobem» (каким угодно способом), но существа дела это не меняло. Договор был свидетельством существования враждебных по отношению к России планов, одобренных и санкционированных шведской властью.

В свете этого договора приобретали совершенно определенное, враждебное по отношению к России звучание некоторые черты русско-шведских отношений в последние месяцы 1655 г. По просьбе русской стороны, переданной через Удде Эдла, в титул Алексея Михайловича в адресованных к нему шведских грамотах были внесены эпитеты, свидетельствующие о том, что он является правителем «Малой России», Смоленска и городов Восточной Белоруссии, занятых русскими войсками во время военной кампании 1654 г.[147]. Однако шведская сторона упорно отказывалась признать титулы, принятые царем после взятия Вильно, — «Белыя России» и «великий князь Литовский». В переписке с русскими воеводами М. Делагарди отказывался признать эти новые титулы до заключения русско-шведского соглашения[148]

. В условиях, когда по Кейданскому договору магнаты и шляхта провозглашали Карла Густава наследственным великим князем литовским, отказ признать новые титулы царя должен был восприниматься как отказ шведской стороны признать права царя на Литву и мог восприниматься как свидетельство намерений шведского монарха выполнить свои обязательства и вернуть земли, занятые русскими войсками, их прежним владельцам.

Знакомство царя и его советников с текстом Кейданского договора совпало по времени с приходом сообщений о попытках шведских офицеров утвердить свою власть на спорных пoграничных территориях и вообще распространить зону шведского влияния на белорусских землях[149]. Так, 12 ноября 1655 г. шведские офицеры потребовали от жителей Гродненского уезда собрать провиант для шведского гарнизона в Августове. Один из шведских офицеров, полковник А. Волакс в начале декабря послал «листы» в Слоним, Новогрудок и ряд других мест с требованием, чтобы «все городы и крепости людей свейским осадили»[150]. 10 декабря А. Волакс сообщал о вводе щведского гарнизона в Слуцк, а в конце месяца войска, посланные из Слуцка, пытались занять Старый Быхов[151]. После знакомства с текстом Кейданского договора все эти действия должны были восприниматься как попытки поставить под сомнение власть царя на этих землях и создать выгодный плацдарм для наступления на Россию. Беспокойство не могло не вызвать и то, что в грамотах А. Волакса Карл Густав носил титул правителя «великого княжества Литовского всех приналежности»

[152].

Первой реакцией на эти действия были приказания воеводам предпринять аналогичные действия на спорных пограничных территориях. Так, 19 января 1656 г. А.Л. Ордину-Нащокину был послан приказ приводить к присяге царю жителей уездов Браслава, Икажна и Динабурга[153]. В конце декабря 1655 г. царь принял посланца шляхты Ошмянского повета П. Ролю[154]. В «статьях», поданных посланцем, выражалась надежда, что царь «взникати восхощет» те части Великого княжества, которые «непристойно на имя свейского короля поддалися». В ответе царя на это пожелание думный дьяк записал: «отложить до послов»[155]

. В официальном ответе содержание этой краткой пометы было изложено следующим образом: «по той статье царского величества указ будет вперед, а ныне та статья отложена до съезду посоленого»[156]. Таким образом, в конце 1655 г. окончательное решение о характере будущих отношений со Швецией не было принято. Много здесь зависело от того, с какими предложениями приедут в Москву шведские «великие» послы[157].

Шведское посольство было отправлено для подтверждения Столбовского мирного договора еще в июле 1655 г., но послы, как сообщал русский гонец в Курляндию Я. Поздышев, приехав в Ригу в момент вступления шведских войск на территорию Великого княжества, задержались там, ожидая, «что учинитца под Вильном»[158]. Приехав в Москву в октябре 1655 г., «великие» послы ждали здесь возвращения царя из похода. В декабре Алексей Михайлович вернулся в Москву, 21 декабря он принял шведских послов, а 23-го начались собственно переговоры, где с великими послами встретилась большая делегация во главе с Н.И. Одоевским, в нее входил и глава Посольского приказа думный дьяк Алмаз Иванов[159].