Русское литературоведение XVIII–XIX веков. Истоки, развитие, формирование методологий: учебное пособие

Однако русская силлабо-тоническая система стихосложения, в которой упорядочивается количество слогов определенной силы – сильных и слабых, является в своих основаниях плодом усилий и Тредиаковского, и Ломоносова. Тредиаковский, по сути, только критически осмыслил старый силлабический стих. Завершением же реформы русского стиха стали работы Ломоносова, прежде всего «Письмо о правилах российского стихотворства» (1739), ознаменовавшие уход от виршевого стиха.

Значимое место среди трудов Тредиаковского занимает «Предъизъяснение об ироической пииме»

(1766), т. е. о героической поэме, ставшее предисловием к созданной им поэме «Тилемахида», которая является переводом романа Ф. Фенелона «Приключения Телемака». Как филолог, Тредиаковский был убежден, что героическая поэма (или иначе, в его терминологии, «эпическая пиима и эпопиа») является лучшим достоянием словесного искусства: это «крайний верх, венец и предел высоким произведениям разума человеческого» (98). Как непосредственный читатель, Тредиаковский подчеркивал, что героическая поэма – это «глава и совершение конечное всех преизящных подражаний естеству, из которых ни едино не соделывает большей сладости человекам, с природы любоподражателям» (98).

«Естество» (действительность, история) не может напрямую создать в человеке определенный эмоциональный настрой, поскольку «в том все немо». В героической же поэме «напротив, словесно все и все изобразительно», «сия едина удовляет хитро, что есть самое нежное в чувствительностях, а тонкое и живое в мыслях», ничто иное «не может отнюдь произвесть равного сердцу удовольствия, коликое бывает от иронической пиимы». Героическая поэма приводит «преутаенные душевные пружины в подвижность», она соединяет в себе «все приятности зографств <живописи> и мусикии <музыки>» (98). Но не только: героическая поэма «имеет, сверх сих, еще неизреченные <достоинства>, коих нигде инде не заимлет и которые ведомы ей токмо единой». Главное достоинство состоит в том, что «пиима ироическая подает и твердое наставление человеческому роду, научая сей любить добродетель и быть <…> добродетельну» (98). По душе Тредиаковскому то, что дидактизм произведений этого жанра «научает не угрюмым нахмурившаяся взором или властительским оглушающая в надмении гласом», а «в добролепотном и умильном лице забавляющая и увеселяющая песнями» (98–99). В этих произведениях «сущее нравоучительное любомудрие», или «нравственная истиною философия», предстает «не суровым рубищем и темным одеянная», а «светло, богато и стройно наряженная» (99).

Героическая поэма, обращаясь к историческим событиям, создает их образ – пригвождает «к единой точке сию самую историю», «дает ей быть в виде, весьма привлекающем более». Поскольку «эпическое подражание» – это «живонаписующее искусство» и отображение в нем находится «превесьма в тесных <…> границах», его автор должен отобрать требуемый материал. Осуществляется этот отбор фактов «как убавлением от нее <от истории> огромного пространства, так и прибавлением к ней околичностей веселейших». Говоря языком современной науки, Тредиаковский писал о том, что героическая поэма как литературное произведение начинается с авторского вымысла – с систематизации фактов и их индивидуально-творческого осмысления.

Звездным часом героической поэмы Тредиаковский считал творчество «Омира» (Гомера) – его «Илиаду» и «Одиссию» («Одиссею»). Так, в «Илиаде» воссоздана «не просто история», а «история ироических времен, баснословных тех и мрачных» (99). Для достижения своих целей Гомер просчитал, по мнению автора «Предъизъяснения», объем произведения: он дал «распространение не преобширное, такое привело б в скуку, но довольно протяженное, дабы удовлетворить любоиспытанию». Тредиаковский восхищался композиционной организацией произведения – его «начала, продолжения и окончания»: Гомер талантливо «распределил тут и расположил порядок весь и все сразмерности, как во всецелом написании, так и в частях его» (99).