Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг.

Утверждение Л. В. Черепнина о том, что на соборах правительство для введения новых налогов должно было «заручиться согласием сословий», совершенно произвольно. Ни о каком согласии или несогласии на взимание налогов в источниках не говорится. На том самом соборе 1616 г., который имеет в виду Черепнин, царский дьяк призывает делегатов «соборне советывати и думати накрепко всякими мерами, отложа всякие дела и пожитки, чем… за великое Российское государьство стоять, и чем рати строити, и украинные городы хлебными запасы, и ратными людми, и их государевым жалованьем, денежным и хлебным, наполни™..». Из того, что мы знаем о соборной практике, можно сделать следующий вывод: представители сословий (точнее, «чинов») на соборах информировали правительство о материальном положении различных регионов страны, на первых порах поддерживали молодого царя своим авторитетом при объявлении новых налогов и, наконец, помогали организовывать сбор последних.

Не стоит преувеличивать роли соборов и во внешней политике. В обсуждении мира со Швецией в сентябре 1616 г. вряд ли участвовали выборные. 11 сентября царь принимает решение созвать собор, на следующий день он уже созван — понятно, что никаких выборов за это время провести невозможно. Черепнин предполагает, что перед нами тот же состав, который зимой того же года принял решение о третьем сборе пятинных денег, но это предположение ни на чём не основано, гораздо правдоподобнее считать сентябрьский собор типичным официально-административным совещанием по образцу 1566 г. Перед его участниками был поставлен вопрос: платить ли шведам гигантскую сумму, какую они потребовали за уход из ряда оккупированных северных русских городов, или отказаться от последних. Таким образом, речь шла не о том, продолжать или нет войну (мир был уже предрешён), а о финансовых возможностях страны при определении условий мира.

Участники собора, «и митрополиты, и архиепискупы, и епискупы, и весь освященный собор, и бояре, и околничие, и думные дворяне, и диаки, и столники, и дворяне, и гости, и торговые и всяких чинов всякие люди о том меж себя говорили долгое время и советовали». Вывод, к которому они пришли, был неутешителен: «Московского государства всякие люди от разоренья полских и литовских и немецких людей и руских воров оскудели, и многих денег никакими обычаи собрати на тот [срок?] не с кого и за городы давати свеиским послом денег нечего». В итоге государю «били челом… чтоб его государевы послы с свеискими послы делали на городы, а не на денги, как бы его государеву делу было прибылнее, а его великим росииским государствам не к болшому убытку». На том и порешили.

Чтобы лучше почувствовать специфику этого заседания, сравним его с практически одновременной деятельностью риксдагов в Швеции в описании шведского историка XVII в. Юхана Видекинда. В январе 1614 г. шведский риксдаг обсуждал вопрос о продолжении войн с Польшей и Россией. Присутствующий на нём король Густав-Адольф сначала выслушал мнения вдовствующей королевы и своего кузена герцога Юхана, затем представителей сословий. Видекинд подчёркивает, что «договориться с сословиями было труднее» [здесь и далее в цитатах курсив мой. — С. С.], ибо «в простом народе зародилось смущение или как бы смутное подозрение, что его королевское величество стремится захватить чужие земли, чтобы расширить свои владения». В ходе дискуссии «его королевское величество,

чтобы убедить сословия в своих миролюбивых намерениях, пожелал и милостиво повелел: 1 — если король польский откажется от всяких переговоров и соглашения на приемлемых условиях, сословия должны посоветовать, как найти другие законные: честные и верные пути к миру',

2 — по отношению к русским, если требования их будут неприемлемы, сословия должны указать, что, по их мнению, надлежит предпринять королю с тем, чтобы ни он, ни государство при этом не подверглись позору, не потерпели вреда и убытка».