Русское воскрешение Мэрилин Монро

Но в спешке, с непривычки к узкой и крутой подвальной лестнице, из-за сваливающихся с ног шлепанцев, Фомин споткнулся, – почти на самом верху. Если бы не полученный до этого удар туфлей по голове, он бы смог удержаться, ведь тут были и перила. Но голова была повреждена, – удар туфлей, хотя и не задел, но сотряс ему мозг. Поэтому Фомин споткнулся, не удержался, не сумел восстановить равновесие, и закувыркался вниз, подпрыгивая на бетонных ступеньках и прикладываясь к ним каждый раз головой. Туфля один раз только чиркнула по бетонной ступени, но этого оказалось достаточным. Ее каблук скрипнул, пробил оставшиеся миллиметры костяного темени и вошел в череп Фомину на три сантиметра. То есть наполовину стильного каблука Мэрилин Монро.

Фомин докатился до последней ступени, потом еще метр в сторону от лестницы, и ударился о косяк распахнутой двери темницы. Туфля отскочила, закружилась волчком и остановилась уже за дверью, рядом с другой, парной туфлей. Здесь Фомин и потерял сознание.

Но Мэрилин никуда не убежала. На это у нее не было больше сил. Она только добежала до своей спальни, заперлась там, бросилась на кровать и разрыдалась.

Мы уже подъезжали к коттеджу, и я стал чувствовать, что могу до него и не доехать. Вся моя сила из рук и ног куда-то вытекла вместе с кровью. Но все–таки я добрался до шлагбаума с охранниками и подъехал к двери коттеджа. Здесь силы и сознание начали покидать меня окончательно. Выйти из машины и присесть на скамеечку у двери мне помог Сталин. Дальнейшее я почти не помню, и могу восстановить это только по рассказам очевидцев.

Увидав меня в таком состоянии, Сталин принялся звонить и стучаться в дверь коттеджа. Никто не открывал. Но Мэрилин осторожно выглянула в окно на этот шум и увидала меня, – всего в крови, – и бросилась к двери.

Меня потом внесли в дом и уложили на диван. Когда приехала полиция, Мэрилин, еще не пришедшая в себя, молча и с ужасными глазами показала пальцем вниз на подвальную лестницу. Полицейские спустились туда с оружием в руках, и нашли Фомина.

Фомина то приходил в сознание, то снова отключался. Скорая помощь, как я их попросил, с ними не приехала, но ее сразу вызвали, и пока дожидались, лейтенант всех обо всем расспрашивал.

Я был по пояс в крови, и меня оставили в покое, на руках Мэрилин. Но на Фомине крови почти не было, к голове ему приложили тампон и стали потихоньку допрашивать. Фомин все отрицал, никого не похищал, дама жила у него в гостях. Ссоры у них тоже не было, а с лестницы он упал случайно. Потом Фомин снова отключился.

В машине Скорой помощи нас везли вместе, качались мы с ним на соседних койках, – это я помню хорошо. Когда тронулись, Фомин был тоже в сознании, и повернул ко мне голову. У меня от крови можно было выжимать рубашку, а у того в пробитой голове была горячка, поэтому не больно, – поэтому он был уверен, что я умираю, а он просто ушибся. Я и сам про себя так думал.

– Кто тебя так? – спросил он меня.

Мне было легко без лишней крови, как-то воздушно, и я ответил:

– Ребров.

– Ты помрешь теперь скоро, из тебя вся кровь вытекла. Ты бледный как смерть, – сказал мне Фомин.

Я кивнул, или может, так меня тряхнуло на ухабе. Сам Фомин совершенно не чувствовал боли в темени. Мозг человека не имеет болевых нервов. Его режут хирурги без анестезии. Но самому Фомину оставалось жить не очень долго.

– Это тебе за моего друга, пламенного коммуниста. Помнишь его? Остановил ты его из своего дробовика. Для того тебя я и нанял, чтобы квиты были. Поделом.

– Это ты убил бедных клоников? – вяло спросил я, закрыв глаза.

– Уродцев, и их папочку. Одну оставил. Зря. Но она тебе уже не нужна. Спи спокойно, дорогой товарищ.

Больше Фомин мне ничего не сказал, потому что он снова отключился. Он умер этой же ночью, не приходя больше в сознание.

37. Прощание

В больнице я и сам долго был в беспамятстве. С первого же дня ко мне приходила Мэрилин, но я этого не помню. Только через неделю я стал помаленьку возвращаться на землю.

Первые ее слова, которые вспоминаю, были:

– Тебе стало лучше. Ты теперь поправишься.

Но говорить внятно я еще долго не мог. Много позже Мэрилин мне сказала:

– Я скоро улетаю домой, в Индию. Насовсем.

Я помню, как мне стало обидно, но ничего ей не ответил.

– У тебя слезы? Прости меня. Но я тут оставаться больше не могу.

Еще через несколько дней я уже мог с ней поболтать.

– Я не улетала без тебя – ждала, когда ты поправишься. Ты придешь меня провожать?

– Останься. Со мной.

– Милый… Я тебе скоро не буду нужна. Я же клон, через пять лет я стану старухой. Тебе нужна старуха?

– Оставайся.

– Мне столько нужно отвезти домой… Четыре урны с прахом. Они такие тяжелые. Зачем мы только сюда прилетели? Я сейчас заплачу…

Она стала тихо всхлипывать, но я не мог привстать в постели и успокоить ее.

Когда я уже начал ходить по палате, мы встречались с Мэрилин в коридоре, сидели в креслах

– У меня уже есть билет. Ты придешь провожать?

Я кивнул.

– Только тебе нельзя ничего поднимать. Я попрошу тогда Джеймса. Ты не обидишься? Урны такие тяжелые…

Я обиделся, но ничего не сказал.