Рутинное пришествие

— А что будем кушать, гражданин Пескарев, в длинной дороге? Ягель для зэка несъедобен. Это проверенный медицинский факт. Вы умеете охотиться на тюленей? Догадываюсь, что не умеете. Я тоже. А местные попы, как вы изволили выразиться, питательны и калорийны.

— И вы сможете питаться человечиной?

— Я? Я, гражданин Жорик, анархо-синдикалист, а не людоед. Но это же не моя, а ваша стоящая мысль. Это не я, а вы предложили прикинуться жмуриками и линять к якутам. Между прочим, факт превращения зэка в жмурика должен быть подтвержден врачом, который без труда изобличит симулянта.

— В том-то и дело, что старый доктор удрал на материк, нового еще не прислали, а медицинская сестра моя хорошая знакомая. Она, если надо, любой акт подпишет.

— Это любопытный медицинский факт, — задумчиво произнес анархист. — А что значит хорошая?

— То и значит, — оглянувшись на храпящих сокамерников, прошептал гражданин Жорик.

— И это любопытный медицинский факт. Как ее зовут?

— Леночка. Елена Викторовна.

— Елена, — повторил Василий. — Эпическое имя. Она действительно прекрасна?

— Как посмотреть. Она якутка.

— Это третий медицинский факт. Все, адмирал. На сегодня достаточно. Вам пора бай-бай, а я хочу узнать, что оказалось в трюме испанского галеона.

Поскрипывая сапожками, капитан Шарапова ходила по своему кабинету, изредка поглядывая на зэка. Василий сидел на вмурованном табурете и мысленно раздевал заместителя начальника колонии по воспитательной работе. Когда на ней ничего кроме кокетливых сапожек не осталось, анархист облизал пересохшие губы и спросил:

— Вы чем-то огорчены, Регина Львовна?

— Я? С чего вы взяли? Это вы должны огорчаться. Получен приказ. Вас хотят этапировать в Москву для производства следственных действий в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Хотела бы я знать, какие это обстоятельства открылись следствию через год после суда. Не подскажете, гражданин Мазепа?

— Якуб-Мазепа, Регина Львовна. К украинскому гетману, который что-то не поделил с Кочубеем, я не имею никакого отношения. Верьте на слово, Регина Львовна. Мой прадед был польским местечковым евреем. То ли кузнецом, то ли стоматологом, а возможно даже, и корчмарем. Последнее предположение основано на том, что сохранился древний рецепт сливовицы, сливовой водки, с брендом «Мазепа». Но надежного подтверждения этой версии не существует.

— Фамильный рецепт водки? Красиво! А зачем Якуб?

— Это семейная тайна, Регина Львовна. А чей приказ? Кто хочет вернуть меня в Москву?

— Вот поэтому я вас и вызвала, Василий Терентьевич. Случайно узнала, что приказ инициирован генералом Хуциевым.

— Вот как? Забавно. И когда в путь?

— Сейчас я не могу санкционировать этап. Вы больны, и я направляю вас в лазарет. Подлечитесь недельку-другую, наследник фирменного бренда, а там видно будет.

— У вас эротические сапожки, Регина Львовна.

— Какой же вы все-таки балбес, заключенный Якуб-Мазепа! — улыбнулась заместитель начальника колонии строгого режима.

Небольшой барак санчасти был укомплектован настоящими панцирными кроватями, и Василий, несмотря на густой запах карболки, блаженствовал. Дремал, почитывал одиссею корсара, беседовал с умирающим от неведомой болезни соседом и присматривался к медсестре. Елена Викторовна относилась к своим пациентам с сочувствием, руководствуясь правилом «зэк ни зэк, а все же человек». Из лечебных средств в ее распоряжении были карболка, спирт, небольшой запас аспирина и загадочные таблетки с давно просроченным сроком годности. Главным универсальным лекарством Елена Викторовна, конечно, считала спирт, которым частенько поддерживала и свой могучий организм. Она потчевала больных спиртом, скармливала им таблетки, но в душе была убеждена, что всяческая медицинская суета вызывает лишь ироническую улыбку на темном вырезанном из топляка лице грозного бога тундры Угро-Вугро, который один только и распоряжается душами и телами людей на этой трудной грешной земле. Вечером, потрогав твердый горячий живот анархиста, она уверенно поставила диагноз: «Нутряная простуда». Налив пациенту мензурку спирта, сестра достала из кармана халата кулек морошки и таблетку аспирина. Василий проглотил спирт, заел его горькой ягодой, произнес:

— В женщинах меня привлекает интуитивная мудрость прародительницы рода и изобилие форм.

— Поняла тебя, кивнула медсестра, — приду. Подкормлю тебя чуток. Как все уснут, принесу строганину.

Под утро, почти засыпая, он ее спросил: — А кто снабжает полярную мадонну деликатесной треской?

— Отец навещает разок в неделю.

— Проходит в зону?

— Охрана знает его. Отец меняет у них рыбу и тюлений жир на махорку.

— Коммерсант, одобрил Василий, еле ворочая языком. — Ну все, вулкан страстей! Ступай и не буди меня до обеда.

Когда полярная мадонна тоже заснул а в своем закутке барака, к ней снизошел сам Угро-Вугро. Он трогал ледяными пальцами ее горячее тело и улыбался тонкогубым деревянным ртом.

— Нет, — отталкивая его руки, говорила медсестра, — я устала. — Но бог тундры был настойчив, и она уступила. Не ссориться же с богом из-за пустяка.