Ружья Авалона

Глядя на заходящее солнце, я думал о Бенедикте, Джулиане и Жераре. Какие у них могли быть общие интересы? От Джулиана я не ждал ничего хорошего, а Жерара не боялся. Бенедикт наверняка разговаривал именно с ним, когда я ночевал в лагере, и в ту ночь ничего дурного со мной не произошло. Тем не менее альянс трех братьев внушал мне опасения. Если меня кто и ненавидел больше, чем Эрик, так это Джулиан. Узнай он, где я нахожусь, мне грозили бы крупные неприятности, а я не был к ним готов. Бенедикт тоже мог меня выдать, не испытывая при этом угрызения совести. Он ведь понимал, что любые мои действия приведут к волнениям в Амбере. И я не мог сердиться на человека, который считал, что благополучие государства — прежде всего. В отличие от Джулиана, Бенедикт свято следовал своим принципам, и мне было жаль, что я не нашел с ним общего языка. Оставалось надеяться, что битву за Амбер я выиграю быстро и с минимальными потерями с обеих сторон. Мне не хотелось портить отношений с Бенедиктом, в особенности после того, как я познакомился с Дарой. К тому же он мог вернуться в любую минуту, и я боялся попасть в ловушку. Мне совсем не хотелось очутиться ни в тюрьме, ни в могиле. А значит, я не мог позволить себе роскоши как следует отдохнуть. Мне необходимо было спешить.

Я завидовал Ганелону, который сейчас наверняка находился в одном из питейных заведений или в публичном доме, или просто бродил по зеленым лугам и холмам. Все эти дни мой спутник пил, дрался, кутил с женщинами и чувствовал себя как дома. Впрочем, он действительно попал к себе домой. Может, оставить его в Авалоне? Нет, нельзя. Когда я уйду, Джулиан устроит ему допрос с пристрастием, и Ганелон станет изгоем в своей стране. Он вынужден будет заняться старым ремеслом, и вряд ли, ему повезет в третий раз. Я сдержу слово, возьму его с собой в Амбер — если, конечно, он сам не передумает. А если передумает… Я немного ему завидовал, хоть и понимал, что он будет объявлен вне закона. Мне ведь тоже не хотелось уезжать, и я представлял себе, как брожу по окрестностям Авалона, распускаю парус на плывущей по реке лодке, совершаю верховые прогулки с Дарой…

Мысли о Даре не давали мне покоя. С ее появлением — в моей жизни что-то изменилось, но я никак не мог понять, что именно. Мы, амберийцы, несмотря на ненависть, которую отдельные члены нашей семьи испытывают друг к другу, непрестанно думаем о своих родственниках, всегда готовы выслушать последние новости, касающиеся любого из нас, и обожаем посплетничать, хотя часто дорого за это платим. Иногда мне кажется, что мы походим на компанию болтливых старушек в каком-нибудь санатории, которые только тем и занимаются, что перемывают друг другу косточки.

Дара понятия не имела о наших семейных делах, но ведь о себе она тоже ничего не знала. О, со временем эта девушка все поймет и, как только о ее существовании станет известно, получит блестящее воспитание. После того, как я рассказал о силах, присущих ей от рождения, она не успокоится, пока не попадет в Амбер. Я чувствовал себя змеем-искусителем, заставившим ее отведать запретный плод. Но рано или поздно она все равно узнала бы правду, а чем раньше Дара научится остерегаться своих родственников, тем спокойней ей будет жить на свете! Впрочем, не исключено, что ее мать и бабушка тоже ничего о себе не знали… И к чему это привело? Обе умерли насильственной смертью! Неужели рука Эрика достигала самых далеких Отражений?

Бенедикт, если того требовали обстоятельства, становился куда более жестоким, хитрым и коварным, чем любой из нас. Он готов пойти на все, вплоть до братоубийства, чтобы защитить близкого ему человека. Скрывая Дару от посторонних глаз, ничего ей не объясняя, он, видимо, считал, что действует в ее интересах. Бенедикт будет вне себя, если узнает о нашем с ней разговоре, и это была еще одна из причин, по которой мне хотелось покинуть Авалон как можно скорее. Просвещая Дару, я не преследовал корыстных целей. Мне просто хотелось уберечь девушку от опасности, а Бенедикт, с моей точки зрения, был не прав, оставляя ее в полном неведении. За время моего отсутствия Даре будет над чем подумать, и, когда я вернусь, она засыплет меня вопросами. Я постараюсь внушить ей, что вести себя надо крайне осторожно, и подскажу, чего следует опасаться.

Я стиснул зубы. Дикость какая-то! Когда я буду править в Амбере, все переменится. Должно перемениться… Почему никто не нашел средство, с помощью которого можно было бы изменить природу человеческую? Потеряв память, оказавшись в ином мире, я все равно остался прежним Корвином. Впрочем, именно поэтому я и не отчаивался.