Рыба в чайнике

Было очевидно, что Конарб близок к тому, чтобы вызвать «психушку», чтобы та избавила его от гражданочки, которая просит прикупить у нее парочку живых моделей человека.

— Понимаете, — поспешно заговорила Лиля. — У нас должен быть кастинг…

Под конец монолога, когда она объяснила наконец, чего же ей надо, лицо Конарба подернулось жалостью. Он понял, что на этом свете существуют люди более несчастные, чем он: с неисправимыми завихрениями в мозгах. В мире столько незаработанных денег, а они придумывают какую-то никому не нужную ерунду, называют это культурой, носятся с ней как с писаной торбой, а потом удивляются, почему у них вечные нелады с финансированием.

— Слушай, — сказал он Лиле, желая направить ее на путь истинный, — а зачем тебе дался этот… как его? Кастинг?

Лиля удивилась.

— То есть как зачем? Это же международные связи… Мода…

— Брось! — посоветовал Конарб Семенович. — Какая еще такая мода? Давай я тебя лучше к себе на работу возьму в отдел продаж. Будешь людям пользу приносить. Хозтовары по оптовым ценам, опять же, можно приобрести.

Всем своим видом директор «Гармонии» выражал, что желает Лиле добра. Значит, это была не шутка, а жизненная позиция. Неужто Конарб Семенович решил, что владелицу модельного агентства можно совратить какими-то хозтоварами? Видимо, в его неокученной голове никак не умещалось великое и прекрасное.

— Спасибо, не надо, — произнесла Лиля, стараясь быть вежливой. Значит, вы не нуждаетесь в рекламе?

Конарбу Семеновичу стало прямо-таки неудобно так расстраивать девушку.

— Ну, сама посуди, на кой ляд мне быть вашим спонсором? Покупатели и так все берут. Контора у меня солидная, те, кто надо, меня знают.

— Жалко, — сокрушенно отозвалась Лиля. — А то бы про вас не просто все узнали, но еще бы поняли, какой вы добрый, чуткий и отзывчивый.

Конарб Семенович вспомнил Люську. Вот бы она об этом узнала! А сам зачем-то сказал вслух:

— Вы же не можете об этом моей жене рассказать…

Лиля застыла. В голосе Конраба послышалось что-то обнадеживающее. Вроде, Галька говорила, что от него жена ушла, и он очень переживает по этому поводу.

— Как это не можем?! — запротестовала она. — Ваша жена телевизор смотрит? А радио слушает? А газеты читает? А когда по улицам ходит, на рекламные щиты глядит?

Конарб Семенович фыркнул.

— А что ей за радость знать, что я стал спонсором какого-то, прости господи, кастинга?

— А вы ей не это напишите в рекламе! — не сдавалась Лиля.

— А что?

— Ну… — Ей стало неудобно, что она лезет в чужие дела, но отступать было поздно. — А вы ей напишите, что любите ее!

Она ожидала, что Конарб Семенович осердится и придет в полное негодование от того, что какая-то девчонка смеет ему советовать, как надо разбираться со сбежавшей женой. Но вместо этого директор «Гармонии» разволновался, начал теребить лежавшие на столе прищепки и с мyкой на лице уставился на дальнюю люстру. Лиля сидела тихонечко, чтобы не мешать его мыслям, и тоже смотрела на люстру. Сквозь нее просвечивали засохшие мухи.

— Слушай, — очнулся наконец Конарб, — допустим, я тебе даю денег на твой кастинг, а моя Люська будет вечером смотреть телик, и тут ей рекламный ролик обо мне: что я, мол, прошу прощения, скучаю и жду ее домой… Но все ж тогда меня узнают!

— Кто узнает?

— Мужики: друзья всякие, клиенты. Они ведь тоже будут смотреть. И решат, что я сбрендил совсем. Нельзя же такое показывать по телевидению!

Лиля растерялась. Она уже и не думала о том, что информационные спонсоры должны рекламировать не Конарба Семеновича, а ее мероприятие.

— А как она вас всегда называла? — спросила Лиля, понимая, что подписываться «твой Конарб» лучше не стоит.

— Ну как-как: дорогой, иногда обзывалась попугайчиком…

— Тогда вообще не нужно подписываться, но можно в уголочке попугайчика нарисовать.

— Она ж обзывалась так! Попугайчик будет символизировать, что я плохой.

— Это будет символизировать, что вы себя казните.

— За что это я себя казню? Ах, да, уж так казню-ю!

Увидев надежду в глазах человека, Лиля начала лихорадочно придумывать, как бы совместить несовместимое: признания директора и рекламу кастинга. И тут вдруг появилась идея: Пушкин! Она отдаст ему Конарба, пусть забивает им весь эфир, а Димка ей за это флаеры сделает, денежек на косметику подкинет, ну и помещение найдет.

Конарб Семенович тем временем мечтал:

— Люське такое дело должно понравиться! Она потом расскажет своей сестре Любке, так та с ума сойдет от зависти! Они, бабы, это любят…

* * *

Конарб Семенович Попугаев не отпускал Лилю до тех пор, пока она не написала ему на листочке текст для завоевания Люськиного сердца. Вышло нечто среднее между посланием Татьяны к Онегину и письмом Ваньки Жукова «на деревню дедушке»: сначала описание Конарбовской любви, а потом жалобы на то, как мерзок свет без Люськиного присутствия.