Читаем Рыцарь короля полностью

- Даже если так, я сообщу коменданту замка.

Тибо расхохотался:

- Так-таки и сообщишь?

Тем временем с Мишле уже сорвали одежду.

- Лучше признайся, друг! - обратился к нему Блез. - Совесть у тебя чиста. Не доставляй этим псам удовольствия...

- А если признаешься, - прервал Тибо с ухмылкой, - то тебя сожгут.

Не стоит описывать, что было потом. Пытка продолжалась несколько часов - Мишле был человеком сильным и боролся за свою жизнь. Он не мог решить, будет ли его признание, данное в отсутствии суда, иметь значение, и не решался рисковать.

Мэтр Тибо демонстрировал свое искусство с подлинной виртуозностью, но взгляд его единственного глаза, оторвавшись от пациента, то и дело задерживался на Блезе. И мэтр Тибо, как и следовало ожидать, мог поздравить себя с тем, что на второго узника представление оказывает полезное воздействие.

В конце концов - совершенно неважно, в здравом ли уме, в бреду или в безумии - Мишле сознался. Он поставил крест на бумаге правой рукой, которую пощадили специально для этой минуты. Затем эти жалкие остатки человека одели - ещё одна пытка - и отнесли обратно в камеру.

Всю ночь Блез ухаживал за ним, как умел. Мишле мог бы остаться в живых (такой специалист, как мэтр Тибо, редко доводил дело до смерти пациента); он мог даже выздороветь, хотя и остался бы калекой, и никогда в жизни не услышал бы больше о признании, которое сделал. Но что-то в его разуме было сломлено навсегда.

В эту ночь Блезу дали полную возможность поразмыслить над действием пыток. Скоро и он станет таким, как этот человек...

Чего Мишле никак не мог понять - когда был в состоянии думать в перерывах между приступами боли, - как это де Норвиль, всемогущий де Норвиль, допустил, чтобы он попал в такой переплет. Он бессвязно лепетал о каком-то данном ему обещании и о вознаграждении, которое посулили ему перед арестом. Не более двух недель в тюрьме, так ему сказали, а потом целый арпан Арпан - старинная французская мера площади земельных участков, 0,3 гектара.> земли да ещё пятьдесят ливров... Только он не должен говорить об этом ни одной живой душе. Но теперь ему уже все равно.

- Но почему тебя вообще арестовали? - допытывался Блез.

- Какой-то план монсеньора... Мсье должен знать сам.

- Клянусь честью, я не знаю.

- Тогда откуда же знать мне?

- Какой-то заговор против короля?

- Вот вам крест Господень, что мне ничего не сказали.

Однако он знал кое-что другое. Имя де Норвиля протянулось, как нить, через все эти ночные часы. Только дурак может ему доверять... после того, что произошло в замке... с его собственной женой. Она была красивая госпожа, сударь, и богатая... Она сослужила свою службу - и точка! Потом она умерла. Люди говорили...

- Что говорили люди?

- Мы, слуги, знали, как она умерла.

Но Блез так и не услышал, что же знали слуги. Страх перед де Норвилем заставлял Мишле молчать даже теперь.

Таинственная смерть жены... В конце концов, может статься, это был всего лишь бред. Блез всей душой на это надеялся. Сейчас, в этом аду, после жутких намеков, он обратился мыслями к Анне. Подобно ему, она тоже попала в паутину, сплетенную де Норвилем.

* * *

Однако, когда прошел следующий день, за ним ещё один, а де Лальер все ещё не проявил должного смирения, мэтр Тибо Одноглазый решил попробовать другое средство.

Знаток не только человеческих тел, но и душ, мэтр Тибо часто замечал, что, если не считать его лаборатории, ничто так не сокрушает стойкость заключенного, как надежда, выросшая до степени твердой уверенности, а затем полностью сокрушенная.

Он овладел этим способом в совершенстве, дабы получать ощутимый доход. Ибо зачем человеку отказываться от законной выгоды, если её можно иметь, не нарушая служебного долга, и притом принести пользу не только самому себе, но и другим? Его метода требовала помощи нескольких стражников, которым тоже причиталась их доля, и метода эта содержала в себе изящный пассаж, тешащий чувство юмора мэтра Тибо.

Если коменданту замка и было об этом что-нибудь известно, то он вполне мог закрыть глаза на столь полезное для дела мошенничество.

Итак, ассистенты Тибо препроводили Блеза, уже заметно ослабленного голодом, на вторую встречу с мастером. Но на этот раз, когда заключенного привели в мастерскую, Тибо велел помощникам удалиться, ибо желал - так он сказал - попробовать урезонить де Лальера, поговорив с ним с глазу на глаз.

Когда дверь за ними закрылась, Тибо, к изумлению Блеза, понизил голос до шепота и задал странный вопрос:

- Я так думаю, вы человек богатый?

От Блеза не ускользнула возможная цель вопроса. Он ухватился за эту соломинку:

- Нет, но у меня есть друзья.

- Это все равно, - сказал Тибо. - Ну, а я человек бедный и смог бы с пользой потратить тысячу турских ливров.

- Это огромная сумма.

Тибо улыбнулся во весь рот:

- Разве слишком огромная цена за побег мсье? Мсье осталось всего три дня, а потом его побреют - если не будет добровольного признания. Но даже если оно и последует, то ему не миновать площади Гренет...

- Говори, что ты имеешь в виду.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 величайших соборов Европы
100 величайших соборов Европы

Очерки о 100 соборах Европы, разделенные по регионам: Франция, Германия, Австрия и Швейцария, Великобритания, Италия и Мальта, Россия и Восточная Европа, Скандинавские страны и Нидерланды, Испания и Португалия. Известный британский автор Саймон Дженкинс рассказывает о значении того или иного собора, об истории строительства и перестроек, о важных деталях интерьера и фасада, об элементах декора, дает представление об историческом контексте и биографии архитекторов. В предисловии приводится краткая, но исчерпывающая характеристика романской, готической архитектуры и построек Нового времени. Книга превосходно иллюстрирована, в нее включена карта Европы с соборами, о которых идет речь.«Соборы Европы — это величайшие произведения искусства. Они свидетельствуют о христианской вере, но также и о достижениях архитектуры, строительства и ремесел. Прошло уже восемь веков с того времени, как возвели большинство из них, но нигде в Европе — от Кельна до Палермо, от Москвы до Барселоны — они не потеряли значения. Ничто не может сравниться с их великолепием. В Европе сотни соборов, и я выбрал те, которые считаю самыми красивыми. Большинство соборов величественны. Никакие другие места христианского поклонения не могут сравниться с ними размерами. И если они впечатляют сегодня, то трудно даже вообразить, как эти возносящиеся к небу сооружения должны были воздействовать на людей Средневековья… Это чудеса света, созданные из кирпича, камня, дерева и стекла, окутанные ореолом таинств». (Саймон Дженкинс)

Саймон Дженкинс

История / Прочее / Культура и искусство