Рыцарь короля

Из Сен-Боннета в Бург-ан-Брес, затем в Нантюа и далее в Шатильон-де-Мишель... Однако теперь, в горах, на усталых лошадях, они ехали намного медленнее - впрочем, особенно прохлаждаться не позволял пустеющий кошелек Блеза. Клонился к вечеру пятый день после выезда из усадьбы Одена, когда, преодолев горы Юра по дороге, идущей через перевал Кредо и Эклюзский проход, они заметили вдалеке, справа, купол Монблана, уловили блеск озера Леман и увидели теснящиеся друг к другу шпили церквей Женевы.

В Шатильоне, на последней их остановке, Анна надела очень помятое платье, красновато-коричневое с золотом, и не менее измятый французский чепец; и теперь, когда складки одежды расправились, она выглядела достаточно пристойно, чтобы не стесняться случайной встречи с савойскими придворными. Она ещё сидела в седле по-мужски, но юбки свисали почти до стремян. Знакомый куаф и шляпа исчезли. Волосы, причесанные на прямой пробор и наполовину скрытые под головным убором в виде полумесяца, в лучах заходящего солнца отливали бронзовым блеском.

Блез тоже принарядился, надев костюм, который купил у придворного дворянина герцогини Ангулемской, и снял повязку, скрывавшую рану на голове.

С переменой одежды они неожиданно стали сильнее ощущать стеснение, которое чувствовали с той минуты, как подслушали разговор королевских гонцов. Но оно скорее придавало новую глубину установившейся между ними связи, а не разрушало её.

- Почти конец пути, - задумчиво произнес Блез, глядя вдаль.

Она кивнула, вполголоса повторив его слова:

- Да, почти конец... Завтра я буду при дворе. "Ваше высочество! Ваша светлость!" Вечная служба! А все, что было сейчас, - останется в прошлом...

- Которого вам никогда не искупить. - Блез старался говорить как можно небрежнее. - Помните? Я спрашивал вас об этом в ту ночь, когда нас чуть не накрыл де Варти. Видит Бог, он ясно высказал, что думает свет. Не приходится сомневаться, регентша хотела скомпрометировать вас... Я сожалею, что мы сыграли ей на руку.

- Сожалеете? - переспросила она. - Правда?

Их взгляды встретились.

- Нет, клянусь Богом!

- А если вы считаете, что меня волнует то, о чем говорил господин де Варти, вы очень ошибаетесь. - Она замолчала на минуту, губы её плотно сжались. - Волноваться? Единственное, что меня всегда будет волновать при воспоминании об этих днях, - что однажды я была свободна. Десять дней - из целой жизни по правилам. Наша дружба. Я буду помнить её всю жизнь. Нет, надеюсь, что мне никогда этого не искупить.

- Вы это серьезно говорите?

- Как никогда... А кроме того, - она воздела руку в шутливом отчаянии, - есть ли при дворе хоть одна женщина, высокого или низкого положения, которая не является мишенью для сплетен? Мне это безразлично: мы с вами знаем правду и можем позволить себе посмеяться...

- А что скажет ваш брат?

Анна не раз с благоговейным страхом говорила о сэре Джоне Русселе, своем единокровном брате, который заменил ей отца и, по-видимому, имел над нею полную власть. По этим разговорам Блез понял, что он - человек суровый и что она его боится.

- Думаю, он поймет... - Но голос её прозвучал не вполне уверенно. Он-то знает, почему мне было необходимо так спешить в Женеву. Он не из тех, кто поставит даже целомудрие выше, чем соображения... - она спохватилась, чем некоторые другие вещи.

Не имела ли она в виду "соображения государственные"? Сейчас она ближе всего подошла к упоминанию о действительной цели своей поездки в Женеву.

Но Анна уже быстро переменила тему:

- Нет, мсье де Лальер, что касается меня, то я считаю: это наше путешествие стоит любой цены, которую придется за него заплатить, - кроме неприятностей для вас. Вот это меня беспокоит больше всего. Если король...

Она не высказала своих опасений вслух.

Блез пожал плечами:

- Надеюсь, её высочество вытащит меня...

В этот миг его совершенно не волновала эта сторона будущего. Душа Блеза была слишком полна впечатлениями недавних дней, он ещё помнил пыль дорог и яркий солнечный свет, мелькание гор, лесов и полей, бесчисленные постоялые дворы и гостиничные камины, - все, что было связано с Анной и служило фоном их путешествия. Запахи седельной кожи и лошадиного пота, августовские ветры и дожди - все это будет всегда напоминать ему о ней...

- Хотел бы я иметь такой талант, - продолжал он, - чтобы рассказать, что эта поездка значила для меня...

Ему хотелось бы сказать - если бы он сумел выразить свои чувства словами, - что, по сравнению со скукой и однообразием жизни в гарнизонах и на войне, почти исключительно в мужском окружении, - жизни, полной грубых людей и грубых эмоций, общение с ней внутренне обогатило его. Как Дени де Сюрси открыл перед ним перспективы более широкие и заманчивые, чем армейская карьера, так дни, проведенные с Анной Руссель, помогли ему узнать иной уровень чувств - возвышенных и тонких.

Но говорить об этом вслух, даже если бы он обладал таким даром, казалось неуместным. Многое из того, было в мыслях, куда легче выразили его глаза и интонация.