- Но вы говорите об этом, - прибавил он, - как о чем-то прошедшем, что осталось только вспоминать. Разве это все?
Она перебила его:
- Мсье, вы можете оказать мне ещё одну милость? До Женевы только одна лига или около того. Давайте на это короткое время удовлетворимся тем, что оглянемся на прошлое. Разве вы не понимаете, что я хочу сказать?.. И ничего не будем прибавлять.
- Как хотите, - произнес он. - Но не думайте...
- Пожалуйста, - улыбнулась она, - ну, пожалуйста!
Он прикусил губу и улыбнулся в ответ:
- Обещайте по крайней мере, что я смогу навещать вас в Женеве, пока не уеду. Вы не откажете мне в этом?
Если она и помедлила с ответом (или ему просто показалось?), то лишь на мгновение:
- Конечно, не откажу. Я буду рада видеть вас... очень, очень рада.
Некоторое время они ехали молча.
Когда она заговорила снова, Блез понял, что её слова относятся к тому, о чем она не хотела говорить прямо, хотя, казалось, не имели явной связи с только что оставленной темой.
- Я вам когда-нибудь показывала вот это?
Она достала из выреза лифа золотую медаль, которая висела у неё на шее. Блез и раньше замечал тонкую цепочку, но думал, что она носит какой-то амулет или памятный подарок, может быть, от де Норвиля, - и потому не решался спросить.
Однако он увидел нечто совсем иное: рельефно изображенную пятилепестковую розу Тюдоров, знакомую ему по английским гербам, которых он насмотрелся три года назад на Поле Золотой Парчи. Анна сняла медаль с цепочки и подала ему - рассмотреть поближе.
- Английская эмблема, - заметил он, любуясь превосходной ювелирной работой и ощущая полновесную тяжесть драгоценного металла. - Мы по дороге на всем экономили, а вы, оказывается, носили при себе целое состояние!
Она рассмеялась:
- Да, состояние, но неужели вы думаете, что я бы с ним рассталась из-за нескольких дней голодовки? Этот знак вручил мне наш возлюбленный государь, сам король Генрих Восьмой, перед моим отъездом во Францию. Такие эмблемы есть у немногих - только у тех, кто предан его величеству и кому он полностью доверяет.
- Большая честь, - пробормотал Блез.
- Более того, мсье. Это обет. Обязательство. Я не принадлежу себе. Разве вы не в том же положении?
Блез припомнил решение, которое принял в Лальере.
- Пожалуй, что так... если вы имеете в виду королевскую службу.
Она кивнула и забрала у него медаль.
- Служба трону была традицией нашей семьи. Я воспитана в этой традиции, как в вере. Я и сказать вам не могу, как часто этот кусочек золота служил утешением мне при французском дворе!..
- Понимаю, - произнес он.
Однако имел в виду не эмблему. Блез понял её мягкое предостережение, почти извинение: она давала понять, что им предстоит проститься навсегда.
И хоть ехали они бок о бок, он почувствовал, как расширяется пропасть, разделившая их.
- Наверное, мне следует сказать вам, - добавила она как бы между прочим, - что я была помолвлена с Жаном де Норвилем по желанию короля.
Больше она ничего не сказала, да в этом и не было нужды.
Избегая говорить напрямик, она хотела облегчить разлуку им обоим.
Когда солнце скользнуло за хребты гор Юра, быстро опустился вечер. Сумерки перешли в темноту. Редкие огни приближающегося города стали заметнее. На далеком берегу озера зажглись костры, а затем вспыхнул фейерверк, которым город - больше из любви к празднествам, чем от избытка верноподданнических чувств - все ещё отмечал визит в Женеву их высочеств Карла Савойского и его молодой жены Беатрисы Португальской.
- Регентша говорила мне, - заметил Блез, - что двор расположился не в городе, а за его стенами, в Куван-де-Пале. Проводить вас туда?
- Нет, - ответила Анна. - Мне сообщили, что для меня нанято помещение в доме синдика Синдик - в средневековой Европе глава гильдии, цеха; ныне - глава городского самоуправления.> Ришарде на Гран-Мезель, недалеко от собора. Это устроил господин де Норвиль, которому я обязана, кстати, и местом при герцогском дворе.
Блез не смог удержаться от вопроса:
- Он в Женеве?
- Сейчас нет. Его задержали во Франции дела герцога Бурбонского.
Теперь они вплотную приблизились к пригородам Женевы, которые виднелись за деревянным мостом через реку Арв.
Луна, выбираясь из-за далеких гор, постепенно превращала темноту в серебристое сияние. Оно напоминало об открытой двери сеновала у сельского домика сьера Одена; оно напоминало о других местах и минутах, которые сейчас вдруг оказались такими далекими...
Захваченные одной и той же мыслью, они остановили коней перед самым мостом и замерли в седлах, глядя вниз, на бегущую воду.
Наконец, сняв перчатку, она подала ему руку - и задержала в его руке. Никакие слова не сказали бы так много. Он поднес её руку к губам - раз, ещё раз, ещё и ещё раз, но она не пыталась высвободить пальцы.
Все, что нельзя было - и не нужно было - высказать вслух, они знали и так. И когда она внезапно наклонилась к нему, он привлек её к себе и поцеловал в губы. Она страстно ответила на этот поцелуй. Потом, выпрямившись в седле, посмотрела вдаль, но он не смог увидеть её глаз.
- Надо ехать, - пробормотала она, - если мы хотим успеть до закрытия ворот...