Бине отворил окно. Людовик XV подошел и с любовью обвел глазами красивый пейзаж, расстилавшийся у его ног. Напротив замка была большая, широкая аллея, которую летом затеняли густые липы, но в это время года (в феврале) на нее свободно падали лучи солнца во всей своей возрождающейся силе.
Людовик XV дышал чистым воздухом ранней весны и стоял неподвижно, опираясь локтями о каменный балкон.
Вдруг на центральной аллее показалась тень, и явилась амазонка. Она грациозно сидела на прекрасной лошади, которая как будто летела, не касаясь земли. Идеальный костюм амазонки напоминал что-то мифологическое. На плече у нее был маленький колчан, в левой руке – лук, а на голове – бриллиантовый полумесяц. Лошадь была покрыта шкурой пантеры. Словом, дама как две капли воды походила на Диану, богиню охоты. Быстрее пера, уносимого ветром, промчалась она галопом по аллее и вдруг, повернув налево, подскакала прямо к окну. Окно отделялось от земли только крыльцом.
Король вскрикнул от восторга. Амазонка проехала перед ним, быстро вынула из колчана стрелу, положила ее на лук и пустила… Стрела, крошечная, очаровательная, безвредная, попала королю прямо в сердце… Амазонка исчезла… Людовик XV остался неподвижен, как будто стрела сразила его наповал.
– Она, – сказал он, когда улегся последний вихрь пыли, поднятой быстрым галопом лошади. – Опять она!..
Стрела лежала на балконе; король поднял ее и рассмотрел. Эта стрела была чудом в своем роде: она была из коралла,
белые перья сдерживались изумрудными гвоздиками, а конец стрелы завершался бриллиантовым сердцем. Это-то сердце и ударилось в грудь короля. Людовик XV обернулся, держа в руке стрелу, и увидел Бине, который принес золотого петуха.
– Это день сюрпризов! – заметил король. – Ну, что сказал ювелир?
– Бемер предлагает за петуха девятьсот тысяч франков наличными, государь.
– Ну, – сказал Людовик XV, улыбаясь, – если у Рыцаря Курятника целая коллекция подобных подданных, то о нем нечего жалеть…
Король еще не закончил фразу, как за окном раздалось громкое «кукареку».
– Ага! – произнес король. – Ну, это уж слишком! Я узнаю, что это такое.
В нескольких шагах от лавки Доже, королевского парикмахера, находилась лавка Рупара, чулочника, мужа Урсулы, приятельницы мадам Жереми и мадам Жонсьер.
В тот день, когда король провел в Шуази взволнованное утро, перед лавкой Рупара собралась толпа. Урсула стояла на верхней ступени, засунув руки в карманы передника, возвышаясь над собранием, как хозяйка дома, умеющая заставить себя уважать, за нею слева стояла мадам Жереми. Перед Урсулой, на нижней ступени, прислонившись к стене, стоял Рупар, еще толще и румянее, чем обычно, слушая и говоря, как человек, знающий себе цену. Соседи и соседки разговаривали, размахивали руками, и число их увеличивалось каждую минуту. Вопросы и ответы сыпались с жаром и так быстро, что наконец должна была произойти какая-нибудь путаница.
– Так это правда? – волновалась только что подошедшая мадам Жонсьер.
– Совершенная правда, – отвечали ей.
– Он пойман?
– Да.
– Но как же это случилось?
– Его арестовали…
– Нет, он сам сдался.
– Полноте, соседи! Вы всегда говорите глупости! Его выдали.
– Кто?
– Разбойники, его друзья, его сообщники.
– Но где же он?
– В Бастилии.
– Нет, не там, а в отеле полиции, и его стережет вся объездная команда.
– Наконец-то Рыцарь Курятника пойман, – сказал Ру-
пар.
– Пойман! – повторила мадам Жереми.
– Пойман, пойман! – повторили хором присутствующие.
– Значит, теперь можно ходить по вечерам без всякого страха, – сказал толстый чулочник.
Жена уничтожающе взглянула на него.
– Прошу вас не лишаться остатков моего уважения, – сказала она.
– Но, мадам Рупар… – пролепетал чулочник.
– Вы что же, видите в аресте Рыцаря только повод шататься где-то по ночам?
– Я… я… нет.
– Вы же сами говорите, что собираетесь пойти гулять вечером…
– Милая моя…
– Я вам запрещаю называть меня так…
– Черт побери! Я…
– А! Теперь ругаетесь… Молчите! Я не хочу вас слушать, месье Рупар!
Слова замерли на губах доброго чулочника, но зато другие кричали.
– Как, – говорила соседка мадам Жонсьер, – вы не знали, что Рыцарь Курятника пойман?
– Нет, – отвечала мадам Жонсьер, – я ничего не знала.
– Но весь Париж об этом говорит.
– Я только приехала из Мелена.
– И в Мелене еще ничего об этом не знают?
– Решительно ничего.
– Это не удивительно и не странно, – сказал Рупар. – Мелен далеко от Парижа, этой великой столицы цивилизованного мира, как изящно выражается месье Бернар, который пишет такие прелестные стихи. Правда, он мне должен за четыре пары шелковых чулок и заплатит неизвестно когда… Но он поэт, а я поэтов люблю…
– Потому что вы дурак, – колко перебила Урсула, – в делах надо любить тех, кто покупает чулки и платит за них, поэт или не поэт.
– Это как ты хочешь, потребуешь и рассудишь, мой добрый друг.
– Молчите!
– Да, мой добрый, милый и превосходный друг, я молчу!
– Итак, Рыцарь Курятника схвачен, – продолжала мадам Жонсьер.
– Да, – отвечала Урсула, – схвачен, арестован вчера вечером объездной командой и отвезен к начальнику полиции.