Рыцарь умер дважды

Кьори бережно касается обезьяньей груди и ведет вверх. Привстает на цыпочки, и постепенно дрожащие пальцы добираются до морды, ласково обводят губы, поднимаются к сомкнутым ресницам. Эти длинные ресницы тоже вырезаны все до одной, я все больше убеждаюсь: Саркофаг действительно нерукотворен. Ни один скульптор не создаст такую вещь. Ни один смертный скульптор.

– Он… спит? ― осторожно уточняю я. Кьори качает головой.

– Его нет. Прямо сейчас его здесь нет.

– Что? ― Цьяши опять вспыхивает, но держит обещание: не машет кулаками. ― Всем известно, что он не может выйти, для этого нужно, чтобы…

– Цьяши.

Не дает о чем-то проболтаться? Впрочем, все равно, пусть. Я делаю вид, что вообще ничего не слышала, вглядываюсь в Обезьяну. Пальцы Кьори по-прежнему поглаживают сомкнутые каменные веки.

– Он… здесь. Но не здесь. Именно поэтому обычно я хожу по зову. Когда он ждет, у него, ― жрица убирает руку, ― открыты глаза. Но я так надеялась застать его, так…

– Ничего не понимаю. ― Цьяши топает ногой. ― Так он здесь, или не здесь, или…

– Его душа, ― хмуро обрывает Кьори. ― Вспомни: светоч мудр, а ведь он пал, не успев прожить и полжизни. Так вот, он живет сейчас. Звезды забирают его и уводят туда, куда не попасть другим. Он не делится тайнами своих странствий, но с каждым возвращением он сильнее и просветленнее. Эти путешествия ― вехи к его воскрешению.

– К невозможному воскрешению, хотела ты сказать?

Кьори хмурит брови. Я перехватываю взгляд Цьяши: она высматривает что-то возле стоп изваяния. Присаживается на корточки, сковыривает с камня землю. Глазам открывается выбитая внизу крышки надпись, но я не могу понять разлапистые округлые символы. Как и в нашем мире, даже обретя дар говорить на некоем языке, наверное, читать надо учиться отдельно.

– Мы могли бы подождать его, ― предлагаю я. ― На какое время он обычно… уходит?

– Всегда на разное, ― откликается Кьори. ― Его может не быть несколько дней, он может пропадать треть сезона, особенно в Дожди. И… ― она вздыхает, видимо, поняв мои мысли, ― мы, конечно, не станем держать тебя. Это… все, Эмма, хватит с тебя мучений, даже эти были излишними. Что бы сказала Жанна, видя, как ты рискуешь собой?

Я благодарно киваю, беря ее за руку. Как же мне хочется домой, но как жаль эту девушку. Она напоминает маму: все силится делать как лучше, а ведь поступать всегда правильно невозможно. Интересно, как же она дружила с Джейн, для которой правил не существовало?

– Трогательно. ― Цьяши презрительно сопит, вставая и отряхиваясь. ― Жаль, я убила столько времени, чтобы посмотреть на пустой каменный ящик.

– Я тебя еще приведу, ― робко обещает Кьори. ― Сразу, как он позовет, ведь я не смогу во всем признаться сама, одна, не смогу сообщить ему…

Она вытирает глаза. Да, она по-настоящему расстроена, едва владеет голосом. Цьяши, понимающе хмыкнув, хлопает ее пониже спины и утешает:

– Я тебя не брошу. Я же… ― новая шпилька в меня, ― не какая-то там Жанна.

– Не говори так.

Мы с Кьори выпаливаем это хором и переглядываемся. Цьяши раздраженно фыркает; у нее явно заготовлена ответная острота, вот-вот слетит с языка. Но внезапно, замерев и напружинившись, девушка произносит другое:

– Эй!..

Шелестят деревья, словно охваченные трепетом. Воздух, ― так мне чудится, ― становится горячее и пронизывается мерцающей дымкой; мелко дрожит земля. Пролетают над поляной вспугнутые птицы; в миг, когда из-за лиственного кружева еще только появляется их яркий длиннохвостый вожак, Кьори уже играет на свирели короткую тревожную трель. Саркофаг уходит вниз. Мох смыкается, наползая, будто в этом месте ничего никогда не было, и вскоре перед нами лишь зелень. Тогда жрица сжимает мое запястье, другой рукой хватает за плечо Цьяши. Кьори дрожит как листок. Я скорее читаю по губам, чем слышу:

– Экиланы. Бежим.

Она стремительно тащит нас туда, где в стене переплетенных стволов виден зазор. Под ногами почти всюду ― скользкие чешуйчатые спины; то и дело звучит сердитое шипение, и я вздрагиваю, ожидая быть ужаленной, но этого почему-то не происходит. У древесных корней на пути свернулись сразу с десяток змей. Я останавливаюсь как вкопанная и умоляю:

– Нет, не пойдем, не надо. Они…

– Они спят, ― сбивчиво бросает Кьори. ― Доверься мне, Эмма! Они пока ничего не сделают. Мы успеем.

Успеем…

– Успеем что? ― Цьяши вертит головой. ― Что ты унюхала? Услышала? Увидела?..

– Лезь! ― Кьори вталкивает в проем меж деревьями ее, затем меня и пробирается сама, нервно выдергивая зацепившуюся за сучья юбку. ― И молчи!