Рыцарь умер дважды

– Станешь добычей змей, брат? ― Вождь криво усмехается. ― Они проснутся, едва я улечу. Их бессмысленно убивать, они лишь множатся. Мне проще… ― глаза сужаются, ― убить тебя самому, чтобы не мучился. Все-таки ты был мне славной опорой.

Но слова, дышащие затаенным гневом, не предостерегают. Бесшумный Лис отвечает таким же насмешливым оскалом и приподнимает подбородок.

– Благодарю за заботу, вождь. Позволь-ка отплатить за нее ценным советом. Даже тремя, я давно берегу их для особого случая. Видимо, пора.

Мэчитехьо, явно заинтересованный, подступает и кивает, складывая руки на груди. Поза мирная; в ней есть кое-что общее с позой мертвой… спящей обезьяны на Саркофаге ― иллюзия вечной недвижности. Но я не спешу верить, я уже знаю: изваяние может проснуться. И я совсем не хочу знать, что сделает вождь, устав от пустого спора. И от споров столь же пустых, но случившихся раньше, чем трое оказались в Лощине, ― а они явно были.

– Так вот. ― Соратник не видит угрозы. ― Оставь поиски. Сбрось остатки зеленой падали

с краев мира. И главное ― сбрось недостойные оковы. Ты понимаешь, что творишь?

– Бесшумный Лис! ― взывает из-за спины вождя Белая Сойка. ― Будь же благоразумен!

– Ты сам увел людей сюда! ― Его не слышат. ― Отрекся от прежнего дома! О, молись, молись, чтобы слухи, которые ширятся в последнее время, были правдой! Это смилостивились духи, спасли твое сердце, очистили твое имя! Это…

– Замолчи, ― ровно просит Мэчитехьо. ― Довольно. Ты не знаешь, о чем судишь.

Бесшумный Лис делает к нему шаг, заглядывает в лицо. Он чуть ниже вождя ― и привстает на носки, коротким движением отбрасывает за плечо косу. Глаза сверкают.

– О нет, хватит! Знаю! Все знаю… ― Он вдруг перестает кричать, переходит почти на шепот, но шепот отлично слышен. ― Знаю, а также помню, вождь: о тебе ходят легенды. Много легенд. И… ты так хочешь новую? О твоей грязной, мерзкой, смердящей дочери…

Бесшумный Лис не успевает закончить.

Одно движение ― запылавшая рука устремляется к нему. Одно движение ― пробивает грудь, словно бумагу. Бесшумный Лис охает сквозь зубы; расширяются его глаза, потом закатываются, и по телу пробегает быстрая судорога боли. Мэчитехьо подается ближе. Склоняется так низко, что почти прислоняется лбом к покрытому смертной испариной лбу оседающего на колени советника. Глаза-угли вспыхивают от едва уловимой улыбки, полной дружеского участия. Тем более искреннего, чем глубже рука погружается в раздробленное месиво плоти и костей.

– Молись, друг мой. Молись и прихвати с собой свои мудрые советы.

Я чувствую: там, внутри

, пальцы сжимаются. Когда Мэчитехьо наконец выдергивает их, они покрыты кровью. В ладони ком мяса в обрывках каких-то жил. И я готова поклясться: выдранное сердце, прежде чем на него упал первый луч дневного света, успело сделать удар.

Наконец происходит то, что должно было произойти уже не раз. Меня рвет, и я торопливо подаюсь назад, чтобы только не вывалиться из проклятых зарослей ничком. Трясет. По горлу расползается горечь. Сквозь пелену вижу, с какой брезгливостью вождь бросает сердце рядом с трупом. Затем Мэчитехьо как ни в чем не бывало разворачивается к молодому индейцу.

– Ну… а ты-то веришь мне, Белая Сойка? ― Это звучит устало. ― В последнее время наш брат все равно стал излишне дерзок, и я перестал чувствовать его душу как свою. Это плохо кончается. Рано или поздно… что ж, он выбрал «рано». Я не неволю своих людей в выборе.

– Да, вождь, ― торопливо откликается юноша, поправляет маску подрагивающей рукой. ― Да, я… верю тебе. Я знаю, ничего и никогда ты не делал без смысла.

– Верно. ― Мэчитехьо приближается. Он будто пытается заглянуть за прорези маски. ― Верно… и я прощаю тебе твой страх. И пусть это тело, ― кивок на советника, ― станет подношением здешним змеям, которых мы потревожили. Ненавижу змей, Белая Сойка, более всего на свете ненавижу змей, но с ними лучше дружить.

Все время, что вождь говорит, я наблюдаю за его рукой. Она расслабленно опущена, красна от крови. В какой-то миг ее вдруг снова окутывает пламя: кожа стремительно обугливается, лопается, но не источает ни запаха, ни дыма. Осыпается пепел. Рука сгорает до костей. Остается черный остов, на который неторопливо нарастают свежая плоть и мышцы, следом ― кожа. Эта медно-смуглая кисть с длинными сильными пальцами уже не окровавлена, и она почти ласково поправляет перо за ухом молодого экилана.

– Ты прав, вождь. ― Больше Белая Сойка не произносит ничего. Он все еще дрожит.

– Тогда летим. Хватит тратить время. Я чувствую… пора искать в Форте.

Мэчитехьо отступает. Его ноги просто отрываются от земли, он плавно взмывает. Одновременно наливается светом перо в волосах Белой Сойки, но экилан не следует за вождем. Упрямо стоя на месте, он поднимает голову.

– Позволь задать вопрос, Злое Сердце. За мою верность. Я ведь все сделаю ради тебя…

– Все ― сильное слово. ― Мэчитехьо чуть опускается. ― Задавай. Обещаю сохранить тебе жизнь, ведь ты так молод, и я еще не устал от тебя.

Меня подобные слова повергли бы в ужас, юноша же, ободренный, встает прямее.