Рыцари былого и грядущего. Том II(СИ)

— Да есть-то оно есть, но мусульмане понимают грех очень упрощенно. Для христиан грех — болезнь человеческой природы. Основное содержание христианства — искусство излечения от этой болезни, то самое очищение души. Мусульмане понимают грех, как юристы, для них это нарушение божественного закона. Ислам предписывает: «Если ты совершил дурной поступок, то соверши вслед за ним хороший, который сотрёт его». Видишь, как всё просто: не надо замаливать грех, не надо бороться с греховными помыслами, не надо никакого покаяния. Просто соверши вслед за дурным поступком хороший и сотрёшь свой грех — больше можешь о нём не вспоминать и грешить дальше. Так можно сегодня убить кого-нибудь, а завтра раздать щедрую милостыню — и никаких проблем. Не говоря уже о том, что для мусульман грех — только поступок. О греховных помыслах или желаниях, за которые, по представлениям христиан, так же приходится расплачиваться, они вообще представления не имеют. В этом смысле ислам нравственно ниже не только «религии Иисуса», но даже «религии Моисея». Ведь одна из десяти заповедей гласит: «Не возжелай жены ближнего своего». А мусульманин вообще не поймёт, как это одно лишь желание может быть грехом? Да и не станет мусульманин морочить себя такими вопросами, потому что для него преодоление последствий греха — вообще не тема.

— Меня ещё поразили мусульманские представления о рае. Я читал, что каждый находящийся в раю должен ежедневно иметь 343 тысячи гурий и поедать 24 миллиона видов разных лакомств.

— Вот как раз к мусульманскому раю и к гуриям я не стал бы цепляться. Мне не нравится, когда ислам критикуют на уровне пошлых анекдотов, превращая сравнение религий в заурядную перебранку. Мы им злорадно припомним гурий, они столь же злорадно начнут хихикать по поводу раскалённых сковородок, на которых, по христианским представлениям, жарят грешников в аду.

— Но ведь в христианском учении адские сковородки нельзя понимать буквально.

— А кто тебе сказал, что гурий надо понимать буквально? Серьёзный исламский богослов, описывая рай, отнюдь не станет соревноваться с «Кама-сутрой», так же как и христианские богословы, говоря про ад, не возьмут за образец застенки гестапо. Всё это представления, бытующие на самом низком уровне религиозного сознания, их крайне некорректно комментировать. Ведь мы же не хотим, чтобы о христианстве судили по тому, что мелют наши бабушки в церквях.

— Ну ладно, не станем цепляться к эротическим фантазиям бесхитростных вояк. Хотя. Если мусульманин день и ночь мечтает только о красивых наложницах, это ведь ни сколько не противоречит требованиям ислама — ни один мулла его ни в чём не упрекнёт. А по христианским представлениям это грешник, одержимый блудной страстью.

— Да, это уже серьёзнее. Ислам предъявляет к верующим очень невысокие нравственные требования. Мусульманином быть легко, потому, очевидно, этот упрощённый примитивный вариант монотеизма получил такое распространение. Это как популярные брошюрки для простых людей, где коротко и доступно излагают сложные теории. Тут всё просто и понятно. В такой религии обывательскому разуму легче успокоится.

— Но в исламе успокаивались не только умственно ленивые обыватели, но и гениальные учёные-мусульмане. Как же ислам удовлетворял интеллектуальные запросы самых передовых учёных своего времени?

— Я же не говорю, что это религия дураков. Ислам утверждает принципиальную непознаваемость Бога, это влечёт за собой отсутствие в исламе сколько-нибудь развитого богословия. Простым воякам это нравилось потому что не надо ничего изучать. Учёным непознаваемость Бога нравилась потому что Бог ислама — максимально абстрактен, алгебраичен. Немецкий писатель Хайне в романе «Ожерелье голубки» вкладывает в уста своего персонажа-мусульманина очень интересные слова: «Восток находится во власти разума, Европа — чуда. Мечеть — не священный дом Бога с алтарём, на котором происходят чудеса. Мечеть — не мистическое место, а место для собраний. Сущность ислама так же отвлеченна, как число. Нет никакого совпадения в том, что сыновья Аллаха развили основы математики. Гениальная новизна арабских цифр состояла в введении нуля, загадочного знака, собственно несуществующего числа. В нуле кроется существо абстрактного Бога из пустыни».

— А знаешь, Дмитрий, в таком понимании есть своё величие. Мусульмане в почтительном безмолвии склоняют головы перед непознаваемостью Бога, испытывая священный трепет. Может быть, в безмолвии перед лицом Тайны гораздо больше мудрости, чем в многословии? Все наши слова слишком грубы и несовершенны, они не достойны Бога. В таком священном безмолвии есть что-то глубоко мистическое.