– Довольно, грязные и зловонные свиньи! – Хусейн выхватил саблю и тут же пронзил ею похабника. Ахмад быстро последовал его примеру, разом пронзив какую-то пьяную свинью рядом с собой. Так же поступили ещё двое или трое. Тут же раздался визг десятков сабель, мгновенно выхваченных из ножен. Измаилиты были опытными воинами, они и пьяными продемонстрировали очень неплохую реакцию. Началась резня.
– Аллах акбар! – орали Хусейн, Ахмад и другие верные.
– За халифа Хасана! – орали любители Кийямы.
– Смерть отступникам! – орали и те, и другие.
Теперь Ахмад был, кажется, пьянее хасанитов – священное опьянение боя вошло в его кровь…
***
Все тело нестерпимо болело. Неужели Аллах всё-таки послал его в ад на вечные муки? Почему? Ведь он же шахид, он погиб, призывая Аллаха. Ахмад не сразу догадался открыть глаза – у мертвеца нет глаз. В аду… в аду… Только в аду может быть такая боль. В этот момент он услышал радостный шепот:
– Он жив, он пришёл в себя – голос был незнакомый и, кажется, принадлежал старой женщине. Вряд ли это джин или шайтан. У гурии голосочек тоже, должно быть, понежнее. Значит он на земле? Глаза Ахмад по-прежнему не открывал, но, видимо, на его лице отразилось так много чувств, что находящиеся рядом с ним поняли, что он их слышит.
– Не бойся, воин, ты среди друзей, – Ахмад услышал старческий голос, теперь уже мужской.
Он открыл глаза и увидел перед собой древнего старика и старушку, по-видимому, его жену. Судя по одежде, это были крестьяне, причем – из бедных, на эту же мысль наводило и нищенское убранство их хижины.
– Как… я попал… сюда? – с трудом выговорил Ахмад.
– Люди Хасана II приволокли к нам в деревню трупы всех верных, которых они убили. Трупы положили посреди деревни и запретили хоронить – так они пугают нас, принуждая принять их безбожное учение. А ночью один «труп» выполз из кучи и пополз прямо к нашим дверям. Аллах милосердный сохранил тебе жизнь, а мы тебя перевязали. Мы восхищаемся тобой, храбрый воин Аллаха, – добродушно и ласково проскрипел старик, его жена-старушка радостно кивнула.
– Но ведь вас же убьют, за то, что вы меня спасли.
– Значит, мы станем шахидами. В этом не будет даже большой доблести, мы уже старые, жизнь не очень-то нам и нужна. А может быть, мы прожили эту жизнь именно для того, чтобы спасти тебя? – старик грустно улыбнулся, и его жена, так же улыбаясь, закивала.
Ахмад испытывал нестерпимую боль, он едва соображал, но всё-таки задал ещё один вопрос:
– Вас принуждают отречься от шариата?
– Нас пока никто не спрашивал. Но люди Хасана II всем сказали: тем, кто не примет его богомерзского учения – смерть.
– Аллах сохранит вас, – с трудом выговорил Ахмад и провалился в небытие.
***
Через несколько дней раны почти перестали болеть. Оказалось, что, хотя ран много, но ни одной серьёзной. Через неделю Ахмад уже понемногу вставал, а через две недели смог бы сесть на коня, которого, впрочем, не было, но было серебро в поясе, который он всегда носил на себе. Пришло время прощаться с добрыми стариками. Половину серебра он решил отдать им:
– Неловко предлагать деньги тем, кто готов был отдать за меня жизнь, но я ввёл вас в расходы. Возьмите.
Старики не стали отказываться и с низким поклоном приняли серебро. Ахмада тронула их искренность и естественность. Иные устроили бы из вручения денег целое представление, а эти просто взяли и всё. В алчности их не заподозришь – если бы хотели, давно бы уже могли завладеть всем его серебром, а не половиной. И в этот момент он почувствовал, что измаилиты всегда были чужими для него. Вечно они что-то изображали, вечно красовались перед всем миром и друг перед другом. Зачем таким людям скрытый имам, зачем им истина? Они сделали бога из дешёвого факира, засевшего в Аламуте. Их истина – смерть, их молитвы – кинжалы. Если бы имам пришёл – они убили бы его. Как он раньше не замечал, что путь измаилизма – почти полное безбожие, которое сейчас лишь проявилось во всей красе, но так было и раньше: вместо скрытого имама – скрытое безбожие.
Ахмад сказал старикам:
– Вам бы лучше уходить отсюда. Знаю, смерти вы не боитесь, но жизнь среди мерзких безбожников – не лучшее из того, что есть в этом мире.
– Мы уже думаем об этом, воин. Не знаем только – куда? Может быть – в Исфахан? А ты сам – куда?
– На родину, в Сирию. Меня там, правда, никто не ждёт. К тому же, мерзкий Синан, должно быть, уже начал сеять среди сирийских измаилитов семена безбожия. Все измаилиты мне теперь враги, потому что они – враги Аллаха. Скажите, добрые люди, а вы молились когда-нибудь в мечети?
– Мы даже никогда не видели мечети.
– А мне, вы знаете, так вдруг захотелось помолиться в мечети… В моей жизни этого тоже ни разу не было, а сейчас так захотелось…
В глазах стариков засветились тёплые огоньки:
– Да хранит тебя Аллах, храбрый и благочестивый воин. Не мы тебя спасли, а ты нас спас.
***