– А «способность объединяться, не смешиваясь», – продолжил невозмутимый Лоуренс, – характернейшая черта рыцарства, порождённая ментальностью франков. Далее Эвола, продолжая воспевать некую абстрактную традицию, отражает традицию чисто христианскую: «Воинской традиции неведома ненависть, как основа войны. Ненависть, ярость, злоба, презрение в глазах истинного воина являются ублюдочными чувствами, он не нуждается в разжигании столь низменных чувств, в экзальтации. В традиционных государствах война велась с холодной головой, безо всякой ненависти или презрения между противниками». То что Эвола называет «ублюдочными чувствами» есть, по-нашему говоря, греховные страсти, от которых воин никогда не сможет освободить своё сердце без Христа. Очень важно, что здесь Эвола говорит о возможности избежать характерных «профессиональных заболеваний» военных. Можно воевать без злобы и ненависти. Так воюют христианские рыцари. Ещё Эвола указывает на то, что идеалы истинных воинов в чём-то смыкаются с монашескими идеалами: «Воинская идея определённым образом пересекалась с идеей особой аскезы, то есть внутренней дисциплины, контроля над собой». Вот это очень важно: как военным, так и монахам свойственен аскетизм – система жёстких самоограничений, необходимых для достижения высших целей. Тут военная и монашеская ментальности пересекаются, и в точке этого пересечения рождается Орден Христа и Храма.
– Эвола упоминает в этой связи тамплиеров?
– Парадоксально, но не упоминает. Впрочем, его можно понять – человеку, который наивно считает себя язычником, неловко обращаться к опыту христианских воинов-монахов. Эвола отразил тамплиерский идеал (во всяком случае – многие его черты), кажется, даже не подозревая об этом. Впрочем, он называет в качестве перспективы идею некоего абстрактного Ордена ради создания не менее абстрактного «европейского единства». И вот тут наш барон, порою поднимающийся до понимания высочайших истин, вдруг проявляет поразительную близорукость и духовную беспомощность. Мог бы он и принять в расчёт, что сама идея Ордена родилась в недрах христианства и вне христианства не встречается – язычество ничего подобного не знает. Странно выглядит и непонимание того, что «европейское единство» может возникнуть лишь на базе некой идеи. В качестве объединяющего начала Эвола выдвигает набор добродетелей истинного воина. Но нельзя рассматривать добродетели в отрыве от идеи, которая их породила. Абсурдно утверждать: мы не нуждаемся в солнце, нам достаточно солнечных лучей. Но идеи у Эволы нет. Не приняв христианства, он не предложил и никакой языческой религиозной системы. Идея есть у нас – рыцарей Храма.
– А для нас так уж важно возится с теориями этого барона?
– Очень важно. Эвола блестяще прославил рыцарский психотип, его книги имеют огромное влияния на значительное количество людей. Это влияние вызвано тем, что в писаниях Эволы истинно, его глупости никакого очарования не имеют. Мы не можем допустить, чтобы наши современники, восхищённые фактически христианскими идеями Эволы, уходили вслед за ним из христианства. Это просто нонсенс.
– А может, Эвола отрицательно относится к христианству, потому что видел вокруг себя искажённые его проявления?
– Вполне возможно. Во-первых, он вырос в католическом мире, а потому у него были причины ошибочно полагать, что католицизм – это и есть христианство. Во-вторых, он видел вокруг себя христианство уже размягчённое либерализмом, ослабленное идеологией прав человека. Вообще, мне кажется, что разговоры о правах идут от женского начала. Это у женщин права, а у мужчин – обязанности. А христианство – религия мужского начала. В христианстве очень важны такие понятия, как долг, защита слабых, готовность к жертве, мужество и твёрдая воля, без которых невозможна непрерывная борьба со страстями, самоотречение. Это же всё мужские добродетели, и христианство требует их даже от женщин. Не случайно в одной из молитв саму Богородицу называют Воеводой. И монашеский путь борьбы с греховными страстями христианская аскетика описывает в военных терминах: «невидимая брань», «меч духовный» и т.д.
– Но это же всё аллегории, иносказания.