Рыцари моря

Таможенный досмотр, взимание пошлины, беседа с чиновником – дела обычные для обычных судов и известных купцов. На опытный глазок легко определимо, сколько ластов меди поднимет такое-то судно, а сколько ластов сельди уместится в трюме такого-то. И что какой торговец возит и откуда – хорошему чиновнику давно известно. Он едва только различит судно издали, а уж скажет с уверенностью: «от Брютнеров из Риги янтарь», или «сукно из Фландрии на «Святой Катарине», или «на старом «Рупрехте» шведское железо»… Там – пенька для Зассена, там – краски для Акена, тут – кожи для Маленбеке; вон еще парус показался: «Брукхёйзен – не Брукхёйзен… Точно он! Груз древесины из Бергена»… Где-то один купец, где-то другой, а где-то и целая фареркомпания. Вес ласта железа – пять тонн, вес лас-га сельди – двенадцать; успевай, опытный глаз, подсчитывай ящики, фаты, бочки, ворохи, кипы и поставы, куны кож, восковые головы, мешки… гоняй кнехта по трюмам, помечай бумаги цифирью, прикидывай в уме пфенниги, талеры, марки, фердинги, ефимки, флорины-гульдены…

Корабль «Юстус» – необычный корабль. Ганзейский когг, далеко не новый, но в прекрасном габитусе, и, возможно, сменивший с десяток хозяев, и, возможно, проделавший во времени путь, который не всегда был праведным, – легко замечает опытный глаз и обновленную обшивку, и отметины картечи на мачтах и реях, и следы абордажных крючьев на бортах, – а ко всему вооруженный не как купец, а как пристало бы воину. И порожний корабль – легок на плаву. Не купец, не крестьянин – рыцарь у «немецких ворот». Но говорит, что купец, и прикрывается именем всесильного Строганова, и твердит про какого-то Кемлянина. Из России! Вокруг Норвегии, с боем… О, мой Бог!… И англичане, что у пего на борту, подтверждают – купец. Да еще свидетельствуют: в Копенгагене столько мехов сбыл оптом! на целое состояние!… А этим англичанам можно верить, их знают многие любекцы, и им не нужно profiteri se[18]

… Что ж! Раскроем ворота. Любек премного почитает тех, в чьих руках состояние. Судно под российским флагом в русле Траве – необычное явление. И если россиянин-купец выглядит так, значит – он выглядит так. Мир переменчив; во всякий божий день нужно думать и подлаживаться. В прежние времена купец был полувоином, теперь он воин: кошель его припрятан под щитом, весы подвешены к локтю той руки, в которой меч, а договор – на острие меча. Восточное море в старые добрые времена было дорогой Ганзы, дорогой прямой и широкой, залитой солнечным светом; теперь Восточное море все чаще становится сумеречной дорогой смерти. И англичане, подобранные «Юстусом», свидетельствуют о том.

Британские купцы и матросы намеревались подать жалобу в городской совет Любека и уже составили, – правда, не без помощи датчанина Морталиса – немецкий текст, в котором говорилось, что одно из судов славного имперского города, верного многовековым традициям чести, честности и обязательности, занимается гнуснейшим ремеслом – морским разбоем, чем порочит репутацию всех немецких купцов и судовладельцев и чернит чистое имя главного города Ганзы. Далее указывалось, что судно это – «Сабина». И подробным образом описывался весь ход грабежа от первого пушечного залпа до заключительных взрывов, после чего в прилагаемом длинном списке перечислялись утраченные компанией товары и иные ценности, а также указывалась стоимость товаров и самих кораблей. В заключение англичане предъявляли к магистрату требования о незамедлительной выплате деньгами или равноценными товарами общей суммы понесенных компанией потерь. Но чтоб пустить в ход свою жалобу, купцам оставалось лишь удостовериться, находится ли в любекской гавани то каперское судно, что доставило им столько бед, – купцы хотели тут же, по горячим следам, пока в трюме «Сабины» еще могли оставаться улики, возбудить дознание.

Вместе с англичанами сошли на берег Иван Месяц, Проспер Морталис, Андрее и Тойво Линнеус. А так как шли они не на сватовство и не на званый пир и могли предположить разные осложнения, то не забыли прихватить с собой оружие; даже ученый датчанин Морталис испросил себе у россиян gladius[19], чего никак от него не ожидали, и, взвесив сей меч, узкий и длинный, на ладони, сказал, что легчайшее перо писца труднее удержать в руке, нежели тяжкое оружие воина. Все, кто владел грамотой, согласились с ним.