Рыжая Соня и ловцы душ

Его соглядатаи, возвратившиеся из Ианты, в один голос докладывали, что никакого серьёзного отпора не будет. Король Монторн недалек умом: и слаб духом; в своей глупости он дошел до того, чтобы назначать военачальников из числа тех, кто победил в кулачном бою на турнире; жители Ианты беспечны, а войска ленивы и плохо организованы. Правда, стены города кажутся неприступными. Но где это видано, чтобы стены сами себя защищали?

И все же оракулы утверждают, что звезды не благоприятствуют началу наступления. И люди им верят. Не все, но многие, испокон веков привыкшие доверять пророчествам и приметам, с молоком матери всосавшие благоговение перед недоступным Знанием.

Заткнуть оракулам глотки и сделать по-своему, конечно, можно, и, будь он действительно Предсказанным, Кейнкорт так бы и поступил, ибо Предсказанный выше любого оракула, он сам — Знание и исполняет волю самой Великой Матери. Тогда он мог бы вообще не таскать за собой эту стаю вечно каркающих воронов, сдерживающих победное шествие Орды. Но пока он вынужден быть осмотрительным, дабы не привести войска к смуте и недовольству. Приходится терпеть, стиснув зубы. Ну ничего, теперь уже скоро. Скоро Великая Мать укажет на него. Он был ей верен. Он проявил себя ее достойным Сыном, истинным, а не названым... И все же пока он, Вождь,— лишь душа Орды, но разум ее — все-таки они. Оракулы.

Впрочем, Кейнкорт умел ждать. Он обладал неиссякаемым запасом терпения, и потому Орда в равной степени хорошо владела и искусством сражаться, и методами долговременной осады, и тактикой временного отступления, если это требовалось. Отступления, но никогда — панического бегства. Он умел принимать наиболее точные решения в любой ситуации.

Сейчас его беспокоило не сражение за Офир. Орда рано или поздно войдет туда, как нож в масло, выжмет его народ, точно губку, и десятки новых, тяжело груженных кораблей отправятся в Гирканию, как это обычно и происходит. Кейнкорт никогда не таскал за собой обозы с добычей. Все, что удавалось захватить, он отсылал в портовые города на западное побережье Турана, а оттуда в Гирканию. Золото, камни, женщин, вино и скот. Каждый воин имел право оставлять для себя и Орды только лошадей и оружие. Остальное в дальнем военном походе не нужно.

Этому Же принципу следовал и сам Вождь. Его невозможно было представить себе украшающим свои пальцы массивными перстнями, или разряженным в дорогие одежды, или капризно выбирающим для себя очередную наложницу. Его устраивала любая еда, если он был голоден, и любая женщина, если ему требовалось с кем-то провести ночь. Кейнкорт был нормальным здоровым молодым мужчиной со всеми естественными потребностями, которые он при возможности — и желании — удовлетворял, но не более того, равно чуждый как излишествам, так и полному воздержанию.

Он сам вершил суд над своими людьми, разрешая их споры, и сам же карал виновных. Смертью — за неподчинение приказу, измену и трусость. Лишением всех прав на добычу — за алчность. Самым же позорным считалось быть выброшенным из Орды и возвращенным назад в Гирканию, вместе с «золотым мусором» и рабами, за ненадобностью. Потому что служить Кейнкорту было делом чести и желанием сердца каждого из его людей.

Он знал, что предстоящее сражение за Офир закончится очередной победой Орды. Но Кейн-корту было очевидно и другое. После этого он окажется лицом к лицу с куда более опасным, серьезным и сильным противником, каковым были пикты. Они действовали так же решительно, как и он сам, и двигались столь же быстро, поставив на дыбы половину западных земель, сметая границы протекторатов с устрашающей легкостью, презрев всяческие кодексы чести, созданные веками цивилизации. И было ясно, что этот свирепый натиск не остановит никто. До тех пор, пока два исполина не сойдутся в смертельной схватке-

И час этой схватки был близок.

Тогда понадобятся все силы, вся мощь огромной армии; и на счету будет каждый человек, каждый конь, меч и лук, а все предыдущие битвы покажутся просто легкой разминкой перед столь решающим сражением. Кейнкорт был достаточно умен, чтобы верно оценивать врага. Он никогда не позволял славе вскружить себе голову настолько, чтобы впасть в спесивую беспечность и раньше времени почувствовать себя властелином мира, очень хорошо зная разницу между гордостью и спесью, истинным мужеством и бахвальством, любованием собой.

Не это ли было причиной его смутной тревоги? Непредсказуемость исхода битвы с пиктами? В глубине души Кейнкорт знал, что нет. Такой лежащий на поверхности ответ был бы слишком простым.

Возможно, будь с ним рядом Йонджун, ему было бы проще. Жрец понимал Кейнкорта иногда лучше, чем он сам. Но старик остался в храме. Слишком далеко, чтобы к нему можно было обратиться за советом и помощью, в которой Вождь сейчас так нуждался.

Чтобы отогнать тревогу, Кейнкорт решил сам пройтись по лагерю, проверить внутренние и внешние дозоры.