Рыжеволосая девушка

Мгновение я медлила с ответом. Но лицо Вейнанта светилось таким вниманием и любопытством, что я решила ничего от него не утаивать. Я представила себе, что на его месте я тоже не удовлетворилась бы половинной правдой. Когда я рассказала ему, что фашисты ворвались к Ари и увезли его с собой вместе с другим товарищем, лицо Вейнанта помрачнело; некоторое время он избегал глядеть на меня; пальцы его беспокойно мяли край простыни. Впрочем, рассказ мой был коротким; я решила признаться ему, что у нас нет даже уверенности, сможем ли мы продолжать свою работу, и что, во всяком случае, он, Вейнант, и Йохан должны сделать какой-то перерыв и некоторое время нигде не показываться. Кончив рассказ, я смущенно огляделась вокруг и остановила взгляд на столике возле постели Вейнанта. Там лежало несколько яблок — величайшая редкость, так как фашисты зорко охраняли сады и вывезли все фрукты до последнего яблочка; там же лежала помятая книга, маленькое черное евангелие и красный карандаш.

Когда я снова взглянула на Вейнанта, то увидела, что он уже оправился от первого потрясения; рот его был сурово сжат, на переносице наметилась строгая морщина.

— Вот какие дела… — пробормотал он. — Видно, среди военнопленных был предатель, Ханна?

— Вероятно, — ответила я. — А не сказал ли ты им чего-нибудь такого, что может навести их на наш след?

Его серьезность разом пропала, и он с возмущением воскликнул:

— Да ничего мы им не рассказывали! Они как будто рвались работать вместе с нами, но с какой же стати мы сразу начнем языком трепать!

Вейнант замолчал и задумчиво глядел в пространство. Время от времени он глубоко вздыхал. Молчание действовало на меня удручающе, и я спросила:

— Как, собственно, случилось, что они ранили тебя?

Он снова повернулся ко мне и сказал:

— До сих пор не пойму… Разве разберешь в темноте, где и кто там был… Я неожиданно очутился среди трех нацистских бандитов; Франс сделал мне знак смываться. Я вскочил на велосипед и помчался и почти сразу же начал стрелять назад… я хорошо натренировался в свое время… И это очень мне пригодилось. Они подняли вой, и со всех сторон бросились им на помощь. Одного я прямо на ходу двинул ногой. Они выстрелили в меня — два раза. Я почувствовал боль в бедре, а вторая пуля засела бы в сердце, если бы у меня на груди не хранилась книжечка Нового завета…

Вейнант протянул руку к маленькому черному томику, взял его торжественно и любовно и уже не выпускал из рук.

— И я спасся. Я чувствовал, что из раны течет кровь, но сильной боли не было. Я свернул на боковую улицу, где увидел тебя и Руланта; я очень обрадовался, право… Кажется, я крикнул вам что-то…

— Да, ты крикнул: «Удирайте! Я от них отделался!»

— Верно, — сказал он, улыбнувшись. — Они гнались за мной еще метров сто… Я слышал, как они еще раз выстрелили, но я был уже далеко… Вернулся к Франсу, он ждал меня. Я сказал ему, что видел тебя и Руланта и что вы ушли. Он сказал, что, значит, все мы теперь в безопасности… И Франс привел меня сюда… И вот я лежу тут, меня уже починили, но дело наше дрянь…

Лицо его помрачнело; в задумчивости вертел он в руках книжечку.

— Значит, тебя спасло евангелие? — спросила я, чтобы хоть как-нибудь отвлечь его от печальных мыслей.

Он кивнул головой, немного оживился и протянул мне книжку.

— Видишь это прожженное пятно? Отсюда отскочила пуля… Да здравствует Нидерландское библейское общество, которое делает такие переплеты, прочные, точно слоновая кожа!..

Я взяла в руки томик и увидела прожженный след от пули на холсте переплета. Я открыла книгу: пуля до черноты опалила первые листки. Я заметила, что Вейнант поставил красный крест возле одного отрывка на опаленной с краю странице. Я машинально прочла это место: «…потому что наша брань не против крови и плоти, но против началъств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против… (тут часть текста была сожжена). Для сего приимите всеоружие божие, дабы вы могли противустать в день злый и, все преодолев, устоять. И так станьте, препоясав чресла ваши истиною и облекшись в броню праведности».

— Подходяще, а? — сказал Вейнант. — Да, немцы оставили мне память.

Я встретила прямодушный взгляд его улыбающихся глаз. И сама я смутилась и быстро протянула ему евангелие. Мне показалось, что я нескромно заглянула в тайники чужой души, не имея на это никакого права.

— Удивительно, Ханна, — сказал Вейнант, — чертовски страна но, что можно просто так вот раскрыть евангелие и сразу найти слова, которые так же верны, как правда твоей собственной жизни… Вероятно, поэтому и называют его словом божьим… Чудесная книга!

После некоторого колебания я спросила:

— Так почему же ты с нами, Вейнант? С коммунистами, у которых иная правда, и с людьми, которые думают почти так же, как они?

Легким движением он как бы взвесил книгу на руке и сказал: