Рыжеволосая девушка

— Я думала, ты уже давно покончила со всеми этими детскими неприятностями.

Мы еще долго шутили и смеялись по поводу свинки; никто из нас серьезно не думал, что я могу заразиться. Однако уже к вечеру появились первые симптомы заболевания. Мне было трудно глотать и жевать. Около ушей появилась опухоль. Я провела отвратительную ночь, меня трепала лихорадка. На следующий день болезнь разыгралась вовсю. Я лежала в постели, голова была тяжелая, как котел.

— Боже милостивый! — воскликнула Карлин, войдя утром ко мне в комнату. — Ну и вид же у тебя!

Я была смущена и злилась, насколько это было возможно в моем состоянии. Я выругалась, чем немало поразила и даже шокировала Карлин.

Несмотря на сочувствие ко мне, она все же не удержалась от смеха.

— Ян, Хюго! — крикнула она. — Ну-ка, идите сюда, полюбуйтесь на Ханну!..

Я снова выругалась и нырнула под одеяло.

— Ты что, совсем спятила, Карлин? — негодовала я. — Не видать им меня, пока я не избавлюсь от этой проклятой свинки!

— Идите обратно! — крикнула Карлин мужчинам, которые, очевидно, уже поднимались по лестнице. — Она не хочет!..

Мне было стыдно, я злилась, я приходила в бешенство из-за того, что нелепая случайность помешала мне выполнять мой долг. А в общем я вела себя так же, как Хейс, — спала, иногда вскрикивала во сне, только меня никто не видел и не слышал, меня все время лихорадило, и мне было очень жаль себя, будто меня глубоко обидели. Однако, в то время как Хейс довольно быстро, за одну неделю, поправился и уже вовсю качался на своей лошадке в кухне, где было тепло от печи, Ханна С. все еще лежала наверху. Мое выздоровление шло гораздо медленнее, так как ко мне не могли позвать доктора.

Карлин ухаживала за мной, как сестра, как мать, и я старалась не выказывать более своей ярости и досады. Иногда я вылезала из постели и смотрелась в зеркало. Опухоль начала постепенно опадать. Но я чувствовала себя совершенно разбитой, под глазами у меня темнели синяки, и вообще был такой вид, словно меня раз десять протащили в наказание под килем… Каждый вечер Хюго подымался ко мне наверх. Я разрешала ему стоять на пороге, при условии что он не будет глядеть на меня, и слушала новости, которые он мне рассказывал. Самые крупные новости поступали всегда с Востока. В середине апреля русские снова отвоевали Крым. Одесса была ими окружена и вскоре будет взята. В Москве гремели артиллерийские салюты. А на Западе раздавался лишь гул английских воздушных эскадрилий. Когда я слышала эти вести, то мне казалось, будто мы зажаты в гигантские железные тиски. Внутри этих тисков мы еще можем как-то передвигаться, мы бьемся и кусаемся, но тиски остаются тисками. Я знала, что подавленное настроение у меня объясняется перенесенной болезнью и истощением организма, и старалась не говорить об этом Хюго. Однажды днем, когда я уже выздоравливала, но была еще очень слаба, явился Хюго, держа в руках сверток в коричневой бумаге. Сверток возбудил во мне любопытство, и я позабыла, что Хюго не должен видеть моего распухшего лица. Он подошел к кровати, и по его взгляду я поняла, что он взволнован и пришел по делу. Было уже слишком поздно выпроваживать его, кровь прилила у меня к щекам, и я поглубже забралась под одеяло.

— Я не разрешала тебе входить… — смущенно пробормотала я.

Он сдержанно рассмеялся и спокойно ответил:

— Знаю… но у меня есть для тебя кое-что интересное. Угадай, Ханна, что это такое.

Высунув из-под одеяла нос, я уставилась на коричневый сверток, лежавший теперь на коленях у Хюго.

— Ну, говори же…

Он снял обертку и поднял вверх предмет, который был в ней завернут: это была книга в мрачно-зеленом полотняном переплете и уже захватанная пальцами. На верхней части переплета красовался лев — герб Нидерландов, а ниже — тисненые инициалы «R. Р.», глубоко врезавшиеся в полотно. «Rijkspolitie» — государственная полиция, — машинально сказала я; мне эти буквы были знакомы благодаря нашим знаменитым револьверам.

— Точно, — ответил Хюго, улыбаясь. — Вот, пожалуйста. Полицейский реестр. Для использования его в свободное время, каковое у тебя, без всякого сомнения, найдется. Одолжил ненадолго у моих старых друзей в Эймейдене.

Я позабыла о том, как я выгляжу, — позабыла решительно все. Я уже сидела в постели и протянула руки к этому зеленому реестру. Хюго передал мне фолиант.

— Сюда занесены все, кто скрывается в подполье и кого полиция ищет, — сказал он. — Вот хорошая для тебя работа: в ближайшие дни переписать все имена.

— Хюго!.. — в восхищении воскликнула я. — Господи, как же тебе удалось достать это?

— Ну-ну, — скромно ответил Хюго, — я же сказал тебе: благое даря моим старым друзьям. Тем самым, которые прежде следили за нами во время демонстраций безработных и при разноске нашей газеты. Теперь они, так же как я, готовы собственными руками разорвать немцев за бессмысленное разрушение нашей гавани и, следовательно, стали немного податливее…

Я сжимала в руках реестр, точно скряга мешок с деньгами.

— Уходи, Хюго, — решительно заявила я. — Сейчас я встану. Мне уже лучше. И сразу примусь за работу.