Рыжий дьявол

Дождь ширился, рос. Изредка вспыхивали молнии, и сквозь щели в ставнях проникал синеватый мертвенный свет. С треском раскалывалось небо над самой крышей. Гром как бы сотрясал все строение, но на хозяйской половине по-прежнему царила тишина. Там спали непробудно.

И я подумал вдруг, что вот я принес в этот дом тишину и благополучие, дал людям спокойный сон… А сам теперь сна лишился. Мы как бы поменялись с Алексеем ролями.

* * *

Так прошло трое суток. Я искал какого-то решения и не находил… И однажды я не выдержал и взмолился. Прибег к старому, испытанному способу. „Господи, – сказал я, – я всегда вспоминаю о Тебе только в трудные минуты. Когда все хорошо, я Тебя не зову – и это, конечно, свинство. Нельзя быть таким меркантильным и мелочным. Но Ты все терпишь и все прощаешь. И Ты понимаешь все. И вот сейчас мне опять нужна Твоя помощь! Я снова поскользнулся… И на сей раз – всерьез".

И как это нередко уже бывало, ситуация внезапно и круто изменилась.

Нет, никаких „видений" мне не было, и трубный глас не звучал… Просто, придя как-то утром в клуб, я увидел там письмо на мое имя, присланное из Абакана.

В письме меня официально извещали о том, что с первого июля пятьдесят четвертого года я перехожу в штат редакции областной газеты „Советская Хакассия". К извещению этому была также приложена записка и от самого редактора. Он хвалил мои последние материалы, среди которых особенно ему понравилась корреспонденция о больнице – о несчастных детях. (Про концерт, который я там устроил, в статье, естественно, не было сказано ни слова!) Материал этот, оказывается, был напечатан, прошел с шумом и вызвал много откликов…

Я так был удручен и замотан все последнее время, что даже и не заметил, когда, в каком номере появилась эта корреспонденция? Теперь я разыскал ее, прочел – и тоже одобрил… Да, из меня помаленьку получался журналист!

Новый этот поворот судьбы принес мне несказанное облегчение. И хотя до конца июня оставалось еще десять дней, я решил воспользоваться случаем и бежать.

Но все же сразу, немедленно покинуть Очуры я не мог; тут у меня имелись еще кое-какие делишки…

* * *

Начал я с того, что пришел в гараж и долго, старательно портил машину. Так как в моторе я ничего не понимал, не знал, что там самое важное, я поспешил разъединить все контакты. И вообще перекорежил все, что смог.

Когда мотор превратился в кашу, я закрыл его и удовлетворенно похлопал ладонью по радиатору.

– Прости, старик, – сказал я газику, – я не хотел тебе зла. Но ты попал в скверное общество, сбился с пути. Я и сам когда-то был такой. И мне тоже пришлось многое переламывать в себе… И я не гублю тебя, дружок, а скорей – тебе помогаю. Хотя это, все равно, наверное, больно.

Потом я обтер руки паклей. И пошел, посвистывая, к Петру.

Мой помощник все еще лежал в постели и по-прежнему на животе…

Он лежал один, Людмила находилась на службе. И я заговорил без обиняков-

– Ты давно знаком с Ландышем?

– С каким еще Ландышем? – Петр довольно искусно изобразил удивление.

– Не притворяйся, – сказал я, – ты его знаешь.

– Нет… Кто это?

– Помнишь, когда мы в первый раз приезжали с тобой в Алтайск, к тебе в чайной подходил высокий такой парень со стальными зубами? Так вот это был он.

– Ну и что? – сказал тогда Петр. – Если бы я даже и знал его, в чем дело?

– Стало быть, ты знаешь и его профессию! И мне интересно: что между вами общего? И с каких пор ты на него работаешь?

– Я не работаю, нет, нет, – торопливо забормотал Петр, – ты не подумай…

Пухлое его лицо задрожало, расплылось. Щеки обвисли. Глаза вышли из орбит.

– Что я, дурак, что ли, влезать во все эти дела…

– Но все же твоими услугами он иногда пользовался!

– Ну, иногда…

– А, собственно, почему? С какой стати? Что вас связало?

– Да, понимаешь ли, я же ему должен, – сказал, кряхтя, баянист. – Мы ведь приехали сюда нищие – без копейки… А я хотел дом… Вот он и одолжил мне деньжонок на покупку.

– С условием, чтобы ты ему помогал, не так ли' Чтоб давал время от времени клубную машину…

– Ну, так…

– И когда ко мне приходила Клавка – это все ты подстроил?

– Да ничего я специально не подстраивал, – загорячился он. И, кривясь, потрогал забинтованную свою задницу. – Что ж ты думаешь: это тоже нарочно?..

– Но все же направил ее ко мне ты!

– Да, но вышло это случайно… Я правду говорю! Она пришла, спросила… Ну, я и объяснил.

– Объяснил, что я водить не умею, что машина стоит без дела…

Я достал папиросу, размял ее медленно. И закурил. И все это время Петр лежал молча и настороженно следя за мною.

– В общем так. Машина теперь долго будет стоять без дела. Она испорчена, и ты не вздумай ее чинить! Я почему это говорю? Меня переводят в другое место, и ты опять остаешься здесь за директора.

– Куда ж ты?

– В областную газету. Так что отныне я много буду ездить. Сюда тоже еще заверну. И не раз! Имей это в виду.

И я посмотрел на Петра жестко, пристально, ломая глазами его взгляд.

– Когда-то давно ты меня выручил, и вот теперь я говорю с тобой по-хорошему…

– Ничего себе по-хорошему! Ты же грозишь.