Рыжик

Жандарм, раньше чем что-нибудь сказать, внимательно, с головы до ног, осмотрел ночлежников и, по-видимому, остался осмотром очень доволен. На загорелом кирпичном лице его появилась улыбка.

— Желтая краска не скоро смывается, — глядя на разлохматившиеся рыжие кудри Саньки, проговорил жандарм. — А умыться жена вам даст… Мотя, — возвысил он голос, — в рукомойнике есть вода?

— Есть, я сейчас налила, — раздался из комнаты ответ хозяйки.

— Пожалуйте, умывайтесь! — с тою же добродушной насмешливостью проговорил жандарм и рукой указал на глиняный горшок с носком посередине. Горшок этот, веревками прикрепленный к потолочной балке, висел в углу сеней над большим глиняным же тазом, поставленным на табурете.

Приятели умылись и вошли в комнату. Хозяин усадил их за стол, сам налил им по стакану чаю и завел с ними беседу, или, вернее, приступил к допросу. На этот раз и у Саньки, как говорится, поджилки затряслись. Он боялся, как бы жандарм не вздумал попросить у него паспорт. Почти все время любезный хозяин обращался с вопросами к Рыжику, но в то же время глаз не спускал с Левушки. Санька заметил, что его приятель не знает, куда деваться от этих жандармских взглядов и что он готов сквозь землю провалиться.

— Стало быть, вы в Либаву отправляетесь? — переспросил хозяин и, звеня шпорами, поднялся с места. — Хорошо делаете, — продолжал он, направляясь в спальню, — Либава — город хороший… Там и торговлей заняться можно.

Последние слова он уже выкрикивал из другой комнаты. Рыжик с Левушкой быстро переглянулись. «Бежим, что ли?» — казалось, говорили их глаза. Но было уже поздно. Не успели они и подумать о бегстве, как из двери спальни вышел жандарм, одетый и вооруженный.

— Ну, вот что, голубчик, — обратился он к Рыжику, — ты можешь продолжать свой путь, а ты, — перевел он глаза на Левушку, — поедешь со мною в Юрбург.

— Зачем? — спросил Стрела, и лицо его побледнело.

— А затем, что я тебя уже два года ищу. Ведь ты сын Андреевой, что вышла замуж за Горанского, графского управляющего?

Левушка низко опустил голову и молчал.

— Ежели ты не веришь, что ты есть ты, то я могу карточку показать. Вот она где…

Говоря это, жандарм расстегнул свой китель и из бокового кармана вытащил фотографическую карточку. Санька мельком взглянул на снимок и сразу узнал Левушку, хотя тот был снят в ученической форме.

— За тебя, брат, награда обещана. Как раз вчера маменька ваша, — жандарм почему-то вдруг стал Левушке говорить «вы», — мимо проезжала из имения в Юрбург и сказала, что проживет в городе денька три. То-то обрадуется она! И сестрички, и братишки, и все ребятишки обрадуются…

У Левушки дрогнули углы рта, но сказать он ничего не сказал…

Через час Рыжик один шагал по широкому шоссе, направляясь в Поланген. Скверно было на душе у Саньки. Он теперь чувствовал себя одиноким, заброшенным и никому, никому не нужным.

X

Земляк

Наступил августовский вечер. В воздухе чувствовалась прохлада. С моря дул тихий, влажный ветер. На берегу вдоль высоких откосов черной стеной вырисовывался сосновый лес. Там, в лесу и около леса, было тихо, покойно и безлюдно. День угас, а вместе с ним умолкли голоса жизни. Только одно море не знало покоя. Оно кипело, билось и швыряло в пространство свои гулкие вопли, звонким хором волн встречая наступающую ночь.

Эту ночь Рыжик встречал на берегу моря. Тяжелые дни переживал бедный Санька. С того самого дня, как он расстался с Левушкой, судьба точно задалась целью преследовать его. В продолжение нескольких недель он так много претерпел всякого горя и невзгод, что даже похудел и выглядел каким-то смиренным, пришибленным. Начались неудачи Рыжика с того, что с ним сейчас же после ареста Левушки познакомился какой-то оборванец и навязался ему в попутчики. Новый попутчик обманным образом отнял у него последний двугривенный и скрылся. Вслед за этим с Санькой случилось другое несчастье. Голодный до крайней степени, он свернул на какую-то богатую мызу с целью выпросить кусок хлеба. Но не успел он дойти до каменных ворот усадьбы, как вдруг на него набросились две громадные злые собаки. Псы зубами вцепились в его серые парусиновые штанишки, его самого повалили на землю и в один миг раздели горемыку донага. На отчаянные крики Рыжика к месту происшествия подбежали ребятишки и уняли животных. Саньке же дали иголку с ниткой и совет: по экономиям не шляться и господских собак не злить. Затаив горькую обиду, Рыжик отправился дальше. Пока он добрался до моря, ему несколько раз угрожала голодная смерть. Его везде встречали неприязненно. Никто его не понимал. Две недели он не слыхал ни одного русского слова. На пути ему попадались деревни, населенные литовцами, мазурами, жмудяками и немцами. Эти люди говорили на непонятных ему наречиях и большей частью относились к нему подозрительно.