От былой красоты и сияния Антарктиды не осталось и следа. Ил-14 начало трепать, хмурые тучи угрюмо придавливали нас ко льду. «Только бы за то время, пока меня здесь не было, не появились трещины, только бы ничего не изменилось, — подумал я. — Если разобью и эту машину, экспедиция обречена, все планы полетят к черту». Меня выручила страсть к пешим походам. Еще в 18-й экспедиции я исходил весь этот район с Павлом Кононовичем Сенько. Он занимался своей научной работой, разными измерениями и брал меня с собой: «Давай съездим на горы Городкова». С тех пор я их хорошо запомнил. За них-то и уцепился — облачность не успела еще эти горы прикрыть. Оттуда вышел на озеро Хрустальное, но туман уже почти затопил и тот распадок длиной километра три, на который я хотел сесть. Он шел с небольшим уклоном к югу, когда-то был ровненький, чистенький, а теперь я лишь надеюсь, чтобы лед в нем не поломало.
Садимся почти вслепую. Барометрический высотомер «выставить» не можем, потому что не знаем, какое сейчас атмосферное давление в этом районе. Радиовысотомерам тоже верить нельзя — их сигналы прошивают снег и фирновый слой, отражаются от плотных слоев ледника или от основания, на котором он лежит, и дают погрешность в 10, 20, а то и 50 метров. Поэтому держу машину на газу, пилотируя только по приборам. Наконец, лыжи касаются снега, я тут же сбрасываю мощность двигателей — сели. Кажется, все благополучно. Развернулись и по своим следам порулили к точке посадки. И тут меня прошиб холодный пот: — мы чуть не врезались в знак «Глобус» — небольшую антенну на растяжках, установленную здесь для каких-то научных целей. Заметить ее мы не могли — видимость была не больше пяти метров. Серенькая, на тросах-растяжках, она могла покалечить Ил-14, но как-то обошлось.
Попробовали связаться со станцией по УКВ — непрохождение радиоволн. Наконец, по дальней связи успокоили всех: «Приземлились у «Глобуса». Видимости нет, рулить не можем». Туман густел на наших глазах. Мы вытащили небольшое бревно, которое возим всегда с собой, чтобы в таких вот ситуациях, можно было закопать его в снег и закрепить на «мертвом якоре» Ил-14. К нам выслали три вездехода, но смогут ли они дойти сюда? Согрели чай, достали спальные мешки, возможно, здесь придется жить несколько дней. Я вдруг поймал себя на том, что всю нужную работу выполняю чисто механически — мысли сосредоточились на одном: что случилось с экипажем Заварзина, почему такой опытный летчик, как Володя, погиб? Но ответ на него можно было найти лишь там, в восемнадцати километрах отсюда, на верхней ВПП, где лежит разбитая машина, отгороженная сейчас от нас стеной тумана.
Подошли вездеходы, мы обсудили с водителями дальнейший план действий, запустили двигатели и по пробитой гусеницами дороге порулили к «Молодежной». Один тягач шел впереди нас, два других — у крыльев. С этим эскортом мы пришли на верхний аэродром. От той погоды, которая нас встретила утром, не осталось даже намека — ветер резко усилился, так что мне с огромным трудом удалось зарулить на стоянку. Антарктида словно решила показать нам весь свой звериный оскал — пока крепили самолет, чехлили двигатели, доставали свои нехитрые пожитки, вой ветра перешел в какой-то глухой, утробный рев. Его порывы валили с ног, и нам ничего не оставалось, как попытаться прорваться на вездеходах в «Молодежную». Ехали бесконечно долго, казалось, вот-вот пурга поднимет в воздух тягач и сбросит с барьера в океан. Оставалось лишь положиться на волю и мастерство водителей.