Стали думать, как это сделать. Пройти напрямую, через купол, как летают Ил-14, он не может — ледник слишком высокий, Ан-2 не «перелезет». Остается полет по береговой черте, но лететь надо больше полутора тысяч верст — топлива не хватит. Значит, нужно иметь подбазы с горючим, где Ан-2 мог бы сесть, заправиться, а потом двигаться дальше. Сказано — сделано... По распоряжению Склярова в три Ил-14 были загружены бочки с бензином и мы с ним и с Головановым перевезли их на полуостров Эустнес, лежащий на полпути между «Молодежной» и «Союзом». Выгрузили. Дальше нужно было скатить их в одно место, поставить в три или четыре яруса, несмотря на всю тяжесть такой операции, обозначить это место вехами... Но этого не сделали.
Когда же Ан-2 подготовили к перелету, вылетели парой, — Ан-2 чуть раньше, Ил-14 позже. Я полетел на этот самый полуостров Эустнес и... бочек там не нашел. Вот так Антарктида наказала нас за халатность и невыполнение элементарных правил складирования в Антарктиде.
Что делать? Полетели дальше, на остров Фоле, где мы когда-то по всем правилам соорудили еще одну подбазу. Прилетели — вот они бочки, стоят, как будто ждут нас. Я вздохнул с облегчением. Командиром экипажа «Аннушки» был Николай Пимашкин из Рязани. Он уже работал в Антарктиде, хотя вначале я чувствовал, что он немного нервничает. Эта нервозность была закономерной — человек он очень ответственный и в новых для себя условиях старался избежать любых неприятностей. Пимашкин вдумчиво, обстоятельно «врабатывался» в Антарктиду и довольно быстро обрел тот опыт, который позволял ему выполнять самые сложные полеты. Да и экипаж у него подобрался под стать командиру.
Они взяли с собой дополнительно несколько бочек бензина, тоже попробовали найти подбазу на Эустнесе, но и их поиски не увенчаелись успехом. Заправились из собственных запасов и пошли на Фоле. Я покружил над ними, пока они снова заливали топливные баки, потом прошел с Ан-2 еще немного вперед, подстраховывая его над районом станции «Моусон». Почему я это сделал? На траверзе «Моусона» недалеко от побережья стоят горы и к вечеру, когда начинает работать сток, появляются вихревые «жгуты». На Ил-14 можно пролететь над ними, набрав высоту, но на Ан-2 этого не сделаешь. К тому же «Аннушка» — машина легкая, ее, случается, так швыряет, что экипажу не позавидуешь. На этот раз все обошлось благополучно, и когда мы миновали опасный участок, распрощались — Пимашкин пошел дальше, а мы вернулись в «Молодежную».
Когда ты сидишь дома, нет ничего мучительней, чем ожидание радиограммы от того, кто остался в небе, с сообщением что и он тоже благополучно приземлился там, куда летел. Пимашкин же исчез... С «Союза» сообщили, что на базу он не пришел, связь с ним оборвалась и где находится Ан-2, никто не знает. Всю ночь я провел в каком-то тревожном полузабытьи: едва засыпал, тут же открывал глаза и хватаешься за часы — быстрее бы утро. А время, словно в насмешку над нами, казалось, остановилось. Стояли «белые» ночи. Наконец, забрезжил рассвет, и когда мы уже собрались отправиться на поиски, Ан-2 вышел на связь.
Оказалось, они настолько устали и вымотались, что решили не испытывать судьбу и приземлились передохнуть у полуострова Дарнли при входе в залив Прюдс. Лететь до «Союза» оставалось 250-300 километров, но надвигалась ночь... Остановились, закрепились, а когда попытались связаться с нами или с «Союзом», ничего не получилось — район, где они сели, накрыла магнитная буря. Утром же, когда взошло солнышко, взлетели и только на подходе к цели смогли пробиться в эфир: извинились за то, что заставили всех поволноваться, объяснили, почему не дошли до «Союза» ночью.
Правильно ли они поступили? Отвечая на этот вопрос, я сказал себе: абсолютно верно. Устали, зачем же лезть на рожон?! Тем более, в Антарктиде ночью, когда солнце уходит за горизонт, исчезают все тени и, не дай Бог, случись что-нибудь с машиной, выбрать подходящую площадку для посадки очень непросто. Да, нам пришлось пережить несколько тревожных часов, но эта тревога окупается тем, что сложный, трудный и опасный перелет Ан-2 в одиночку над Антарктидой благополучно завершен. «Пимашкин поступил мудро, — думал я, — он вовремя остановился. Как жаль, что этой мудрости хватает не всем...»