С Антарктидой — только на "Вы": Записки летчика Полярной авиации

И остались мы одни в этой пустыне, совершенно потерянные всеми. — «Союз» со связи ушел, поскольку там уверены, что мы уже в пути на «Молодежную», а на станции за нас не волнуются, поскольку знают, что мы где-то на Бивере. Всю ночь, сменяя друг друга, мы тремя лопатами крошили наст, делая одну общую колею. Вязкая, как вата, тишина упала на «Эймери». Все звуки в ней тонут, едва родившись. Свинцово-белый мертвый свет лег на снег, на ледник, смыл горизонт... Нас шестеро, но и это не спасает — чувство отчаянного одиночества, оторванности от всего живого захлестывает все твое существо. Я точно знаю, что на сотни километров вокруг нет ни одной живой души, но избавиться от ощущения присутствия рядом с нами чего-то грозного, неземного никак не удается. Спасает работа да рев двигателей Ил-14, которые приходится время от времени «гонять», чтобы не застыли.

Когда прорубили полтора километра «дороги», я отправил всех отдохнуть в домик, сохранившийся от прежних обитателей станции «Эймери». А сам на Ил-14 стал накатывать след, набивать «подушку». Прошелся по ней несколько раз, вижу, далеко-далеко на юге, в распадке гор, едва тлеющий закат начал сменяться рассветом. Небо стало набухать розовой краской, она на глазах становилась гуще, гуще, превращаясь в кроваво-красную, в бордовую... Остановил машину, поднял ребят:

— Идите, гляньте на рассвет, такого больше не увидите... Горит багровое зарево, одетое в чисто-зеленую прозрачную окантовку, но и она стала меняться, пульсировать, приобретая ядовитомалахитовый цвет, который болезненно проникал в мозг. Я почувствовал, как у меня пересохло во рту, сердце, вдруг затихнув, начинает биться в бешеном ритме. Глянул на экипаж — все стоят бледные, в глазах удивление, смешанное не то со страхом, не то с ужасом. Фантастические протуберанцы, пульсируя, окрашивают облака в такие оттенки, которых я еще никогда не видел. Гнетущая мертвая тишина, висевшая над «Эймери», становится плотнее...

— Не к добру это, — сказал Толя Сапожников, — не к добру. Мы молчали, заворожено глядя на рассвет, а Антарктида со всей своей мощью, размахом и какой-то ужасающей удалью хлестала по небосводу неправдоподобно прекрасными красками, тон которых, меняясь, бил по глазам, по сердцу, по мозгам... «Неужели все это она устроила только для нас?! — думал я, глядя в полыхающее небо. — Никого же здесь больше нет... И что она хочет этим сказать? О чем она нас предупреждает? Или это — угроза, и Сапожников прав?!»

Мы долго так стояли, пока с залива Прюдс, на берегу которого я вдруг как-то остро и болезненно почувствовал себя неизмеримо малой песчинкой в бесконечно грозном Космосе, не потянуло туманом. Антарктида задернула занавес...

Оглянулся вокруг. Ветер швырнул мне в лицо мелкий колючий снег, смешанный с моросью.

— Командир, это циклон? Тогда застрянем здесь-надолго...

— Не думаю. Оттуда ему взяться? — успокоил я экипаж, не подозревая, что в это необычное лето и циклоны могут вести себя не по правилам. — Утренний сток подморозит колею, и мы уйдем. Сапожников, — окликнул я второго пилота, — у тебя же сегодня день рождения — 29 января!

— Вот дьявол, — засмеялся Толя, — а ведь правда. Как же я забыл?!

— Готовь праздничный стол...

Попили кофе, я разрешил всем поспать пару часов, а сам вышел из самолета. Он подрагивал под порывами ветра — одинокий, исхлестанный метелями, с облупившейся кое-где краской и... родной до боли. «Жаль, что ты не умеешь говорить, — я погладил его по лопасти винта, — сегодня у нас было бы что обсудить...» Я пошел по следам лыж. Примораживало, хотя воздух был насыщен моросью, как губка. Тревога, беспокойство, рожденные загадочно фантастическим рассветом, понемногу рассасывались, сердце стало биться в привычном ритме, но предчувствие беды оставалось жить в душе, и отмахиваться от него я не стал — Антарктида давно научила меня верить ей. «Только откуда она придет, эта беда? — думал я, бредя в снежно-ледовой каше. — Конец сезона уже близок, значит, мои предчувствия не так уж беспочвенны. Кто, где и когда?! Кто мне подскажет?» Я оглянулся. Маленький Ил-14 висел в пустоте, рядом с ним висел домик, а подо мной клубилось «молоко» — подошла белизна. Осторожно ступая, чтобы не упасть, я стал возвращаться...