С ключом на шее (СИ)

Он считает шаги сквозь мертвый безветренный мир и, кажется, давно сбился. Тридцать? На самом деле шагов уже сто, двести, тысяча, но ни один не сдвинул его с места. Нигдеев решает, что ошибся с направлением, но тут под ногой хрустит щебень. Голая каменистая плешь оказывается там, где он и ожидал. Хотя бы не придется пережидать, стоя в болоте.

Юрка вдруг резво подается в сторону — и тут же превращается в едва различимую тень.

— Слушай, тут землянка какая-то, — доносится, как сквозь вату, его возбужденный голос. Слышные глухие удары дерева. — Циновки гнилые, иероглифы на чайнике… Похоже, японцы руду разведывали. Ух ты — ящики с образцами!

Нигдеев движется на голос. Вдруг Юрка придушенно взвизгивает и выныривает из-под земли прямо под ноги. Трясет головой, как сеттер, которому в уши попала вода. Лицо собралось в мокрые складки.

— Слышь, ты лучше не ходи туда, — бормочет он, хватая Нигдеева за локти и крепко зажмурившись. Нигдеев выдергивает руки, и Юрка широко раскрывает глаза. — Там ребенок… мертвый.

— Что?!

— Спиногрыз, говорю, мертвый. Труп то есть. В мумию превратился. На вид уже лет пятьдесят как…

— Чепуха какая-то. Как такое может быть?

— Может, она просто больше не могла, — невнятно отвечает Юрка. — Пойдем отсюда, а?

— Куда? — мрачно спрашивает Нигдеев.

* * *

Это какой-то анекдот, думает Нигдеев, докуривая неизвестно какую по счету сигарету. Дурная байка из тех, что остроумцы любят рассказывать молоденьким, первый сезон работающим в поле коллекторшам. Он ерзает на куче мха, прикрытого разорванным пакетом; щебень врезается в задницу. Неизвестно, прошло ли двадцать минут или два часа. Неизвестно, сколько еще ждать: две минуты или двое суток… Ничего не меняется. Ничего не происходит. От напряженного бездействия Нигдееву кажется, что он плывет в выморочной белизне, невесомый и бестелесный.

И этот глухой, сводящий с ума звук. Звяк. Звяк. Скрежет металла, который силой отдирают от камня. И снова — звяк. И снова.

— Хватит уже, а?

Юрка сует ключ в карман. Склоняет голову набок, прислушиваясь.

— Как ты думаешь, сколько времени? — спрашивает он.

— Понятия не имею.

— А вроде развеивается уже, да?

— Нет.

Юрка вздыхает, вытаскивает ключ и тут же, опомнившись, убирает.

— А может, по периметру все-таки, а? — неуверенно спрашивает он. — Сколько еще просидим?

— Глупо. В любой момент рассосется, это не может быть надолго.

— Это уже долго, — тоскливо говорит Юрка, пялясь в молочную белизну, и Нигдеев с отвращением прикрывает глаза.

Звяк. Звяк. Ватная тишина, настолько глубокая, что, кажется, заложило уши.

— Слышишь? — шепчет Юрка. — Ходит кто-то…

Теперь он слышит: близко и в то же время словно издали, из-за непреодолимой стены тумана. Едва уловимый хруст веточки. Почти неразличимое хлюпанье воды, выдавленной изо мха чьей-то ногой.

Нигдеев берет ружье и медленно поднимается на ноги. До рези в глазах всматривается в туман.

— А ну пшел! — рявкает он, и туман жадно сглатывает голос. Нигдеев перестает дышать, даже не вслушиваясь — кожей пытаясь ощутить вибрацию, быстрый топот убегающего животного. — Показалось, — он опускается на колени и сгребает расползшийся мох под пакет. — Медведь бы дунул — глухой услышал…

— А может, не медведь.

Нигдеев молча крутит пальцем у виска и неуклюже приземляется на свое сиденье. Человек бы ответил… да и не стал бы бродить по болоту в тумане. Не медведь, не человек, — значит, показалось.

Звяк. Звяк. Звяк.

Нигдеев стонет.

— Может, это ёкай, — говорит вдруг Юрка с кривой улыбочкой. — Ну, эта хрень японская, типа привидения. Может, они оставили…

— Больной, вы на меня своих тараканов не стряхивайте, — вяло отвечает Нигдеев, и Юрка издает идиотский смешок.

Не в силах больше смотреть на его глупую физиономию, Нигдеев встает и осторожно ступает в туман. Брезгливость требует отойти подальше, но он не может пересилить себя: кажется, еще шаг — и не найти больше ни каменистый бугорок, ни ружье с рюкзаком, ни Юрку, тревожно сверлящего глазами спину. Нигдеев берется за молнию штанов и понимает, что тот и не собирается отворачиваться. Раздраженно передернув плечами, Нигдеев делает шаг вниз, стараясь запомнить каждый камешек, каждую трещину, каждую веточку брусники. И еще один шаг.

Каменистый склон уходит из-под ног, и Нигдеев летит сквозь пустоту. Как глупо, успевает подумать он, как же глупо.

Белизна тумана становится ослепительной и сверхновой взрывается в голове.

* * *

Звяк. Звяк. Звяк. Сознание и забытье сменяются волнами, неотличимые друг от друга, — два белых ничто, вся разница между которыми заключена в этом звуке. Погребенный под туманом мир, лишившийся дыхания, пуст, и единственное движение в нем — призрачное шевеление Юркиных пальцев. Единственный звук — звяканье ключа. Нигдеев не знает, сколько плавает между мирами; в конце концов та реальность, в которой раздражающе звякает ключ, оказывается внизу, и он медленно оседает в нее, как камень на дно.

Голова раскалывается; правое колено стало огромным и горячим, как выброшенный из жерла вулкана булыжник. От боли Нигдеев шипит сквозь зубы.