С Корниловским конным

В одну из ночей рота красноармейцев чуть свыше ста человек, придя из Романовского, захватила станичную крепость с арсеналами. По грязи и слякоти, растянувшись по узкому тротуару Красной улицы, она дошла до церковной площади и попыталась захватить ящики с новыми винтовками, бывшими при нашей полковой канцелярии. Все это было сделано совершенно беспрепятственно со стороны нашей власти. К удивлению и похвале — отстояли захват оружия несколько казаков нашего 1-го полка, и рота вернулась в Романовский. Она была послана военно-революционным трибуналом, видимо, как разведка для испытания военной мощи казачьих сил. И не нужно быть провидцем — как красногвардейцы поступили бы при встрече с офицерами в погонах. Положение казачьей власти становилось совершенно беспомощным. И хотя фронтовые казаки стали «праветь», но воинской дисциплины не существовало... Это проникновение вооруженных красных в станицу взбудоражило многих. Станичная власть устроила что-то вроде митинга в помещении прогимназии, на который пригласила своих офицеров-станичников, весь цвет стариков и бывших станичных атаманов. Решено было: станицу разбить на четыре боевых участка, под начальством своих офицеров. Мне предложено быть начальником 1-го участка, западного, главного, на который уже было нападение с Романовского.

Условлено было: на ночь выставлять пешую заставу на шляху, у кургана с крестом, как главного пути красных в станицу. Застава выставлена. Была снежная метель и очень холодно. Вдруг в полночь, в парадную дверь резкий стук в наш дом. Видимо, донесение с заставы, думаю я. Быстро выхожу на крыльцо и вижу, — вся боевая застава с винтовками, у нашего дома, согнулась закутанная в башлыки и зимние полушубки.

— Вы что это? — недоуменно спрашиваю своих подчиненных воинов, которым поручено охранять станицу.

— Холодно, Федор Ваныч... — отвечает начальник заставы и добавляет: — Разрешите идти по домам? — И для убедительности своего аргумента о холоде, заканчивает: — Да и какой черт в такую метель пойдет на станицу?!

Почесал я за ухом, подумал и... отпустил охрану по домам, зная, что, если не отпущу, они все равно сами разойдутся.

Убедившись, что оставаться в станице бесплодно, решил пробраться в Екатеринодар. Отец и брат Андрей, хорунжий, видя сборы, оба молчат. Видимо, сочувствуют. Тогда в умах казаков было, что войсковая власть окрепнет и очистит войсковую территорию от красных. Нужно только время. Пригорюнилась лишь наша любимая мать.

— Куда ты, сыночек?.. Все офицеры живут дома, а ты опять на войну? — только и сказала она, но не заплакала, так как каждая казачка всегда сознавала обязанности казака — служить и... воевать.

Я еще не решил, — как, каким путем пробраться через красный хутор Романовский — как почувствовал какую-то, мне раньше неизвестную боль в прямой кишке, откуда появилась кровь. В местной войсковой больнице старый, знакомый всем доктор Власов, военный врач с двумя просветами, определил острый приступ геморроя, который нужно немедленно же удалить операционным путем. Хотя эта болезнь свойственна многим кавалеристам, но о ее состоянии и способе лечения я ничего не знал.

Предварительное очищение желудка, бритье и... меня положили в местную войсковую больницу. После операции под хлороформом, когда я проснулся, почувствовал себя так, словно мне воткнули в организм сучковатый кол, и я никак не могу даже и лежать. Три дня никакой пищи, кроме двух-трех стаканов молока. Потом был «вытянут кол», и желудок перестал работать. Лечение — постель, диета. Я совершенно был выбит из строя, и мой план пробраться в Екатеринодар — отпал безвозвратно.

Установление советской власти в отделе

23 февраля 1918 г. открылся съезд делегатов от всех станиц Кавказского отдела. Он происходил в прогимназии нашей станицы и был скоротечен, как и малолюден. Не было сомнений, что он был созван явочным порядком и с точно продуманной целью: признать власть совета народных комиссаров в Петрограде. Это не был казачий съезд. Он был «общий» и от иногородних. В нем было что-то конспиративное. Мы, офицеры, совершенно не интересовались им, посчитав это бутафорией. А оказалось иное.

Съезд признал центральную власть в Петрограде, предписал установить советскую власть в станицах и избрал из своей среды комиссара Кавказского отдела, некоего Одарю-ка*. И мы столкнулись с очень неприятной реальной действительностью.

Атаману отдела полковнику Репникову приказано было в трехдневный срок сдать все дела Одарюку и быть свободным. Мирно сдав власть, он выехал в свою станицу. В станицах избраны станичные комиссары и советы, уже от всего населения. Пока что — все происходило по-мирному.