С крыла на крыло

 Все шло на редкость ладно. Случилась, правда, маленькая заминка: один цыган из стартовой команды споткнулся, и ему, бедняге, влепило амортизатором... Как загалдели цыгане! Мол, нерасторопный...

 Вот тут и появилась эта босоногая красавица в красной юбке, уперев руки в бока, и сказала:

 - И я хо-ч-ч-чу!

 На меня все уставились, а я почему-то смутился.

 - Как тебя... вас зовут? - спросил я.

 - Монайка... И я хо-ч-чу летать!

 - А юбка?

 - Ни-ч-ч-чего!

 Цыгане не скрывали своего энтузиазма, толпа схватила планер, и все не могли оторвать взгляда от Монайки. Счастливая, трепещущая от радости и страха, позвякивая монистами, пристроилась она верхом на раскосе за моей спиной и завязала узлом на ногах широченную юбку. Стали натягивать амортизатор... "Старт!"  Мы взлетели.

 Монайка стала королевой дня. После ее полета цыгане подняли такой галдеж, что пришлось сделать небольшой перерыв для наведения порядка.

 Адам повернулся. Я понял, что Монайка была очень хороша собой.

 Мы сели на пригорке и долго еще смотрели вниз, на Коктебель, на Узун-Сырт. Рассказ Адама напомнил мне, как мы тоже с таких прыжков начинали учиться летать. А потом уже парили здесь, как грифы. Но путь мой сюда начинался через Петровский парк.

 Завод и школа

 Утром, часов в шесть, отец меня будил. В темноте передней я с трудом нащупывал одежду. Одевшись, продолжал еще спать и, только подойдя к ледяному крану на кухне, вздрагивал и просыпался окончательно.

 Потом надевал длинный пиджак из крашеного шинельного сукна и выходил. Подойдя к автобусной остановке "Марьинский рынок", я вставал в очередь и, ежась от утреннего мороза, думал: "А что будет сегодня?"

 Лязгая и трясясь по булыжной мостовой, подъезжал высокий красный с желтым "лейланд". Шофер сидел справа, по-английски. За восемь копеек доезжал я до Белорусского вокзала, а там по Ленинградскому шоссе шел пешком.

 Иногда мне удавалось сесть на переднее место слева от водителя, тогда можно было с удовольствием смотреть, как ловко шофер крутит огромную деревянную баранку, стараясь не попадать в глубокие выбоины на мостовой. Я воображал себя водителем. Потом думал: "А что водитель? То ли дело Бухгольц! Не человек, а бог!"

 Однажды в обеденный перерыв мы выбежали на заводской двор. День был морозный, солнечный. В воздухе сильно пахло перегретой касторкой - такой чудный авиационный запах...[1] Несколько маленьких горбатых истребителей И-5, И-6, ДИ-2 стояли во дворе. Возились механики. На одном самолете гоняли мотор, и винт образовывал сплошной желтоватый диск, блестевший на солнце. На серебристом толстеньком и коротком фюзеляже - красная надпись: "17-му партсъезду". На киле, на руле поворота большая, лихо закрученная вниз стрела и буквы: "ЦКБ ВТ-11".

 Мы с парнями смотрели издали, стоя около курительной бочки с песком. Бухгольц, крупный, краснощекий, в меховых унтах и черном кожаном комбинезоне, улыбаясь, застегивал шлем. Продолжая говорить что-то окружавшим его, надел парашют и полез в кабину.

 Я беспокоился, как бы не раздался гудок раньше, чем он взлетит. Смотреть на подъем нового истребителя было для рабочих нашего завода интересным делом, но для меня... не знаю даже, как сказать.

 Я был в неописуемом восторге, когда мне удалось наблюдать взлет Бухгольца. Старт начался прямо от заводских ворот, выходящих на аэродром. Пробежав метров сто, крохотный биплан оторвался, потом, прижавшись сперва к земле, взмыл, показывая нам свою спину. На крыльях сверху отчетливо были видны звезды - так круто он поднимался, удаляясь. Мотор долго гудел в высоте, менял тональность при выполнении фигур высшего пилотажа.

 Бенедикт Бухгольц был наш заводской летчик-испытатель. Он часто появлялся в цехах - большой, веселый и разговорчивый. Вид у него был холеный: безукоризненно сидел костюм морского командира, на ногах блестели лаковые туфли.

 Он интересовался ходом клепки большого крыла летающей лодки, которую мы строили, иногда разговаривал со старшими рабочими. Шел 1931 год. Я был совсем мальчишкой и работал только шесть часов. Мне поручали самую простую работу третьего и четвертого разрядов.

 Смотреть на "бога" приходилось только издали, но смотрел я, наверное, с открытым ртом. Однажды Петька из нашей бригады пытался засунуть мне в рот свой заскорузлый палец. Еле успел закрыть рот. Все хохотали, а мне было очень обидно...

 От Белорусского вокзала я шел в направлении Петровского парка. Проходя мимо автобусной остановки 6-й линии, заглядывал в кабину подошедшего "лейланда" - нет, не Сергей. 

Сергей Анохин был шофером на автобусе и ездил по маршруту между Петровским парком и Сокольниками. Мы познакомились с ним осенью в планерной школе, в подвале на Садовой, у Орликова переулка. Там же занимались Никодим Симонов, крепко сбитый парень с мускулатурой тяжелоатлета, флегматичный Володя Ивлев, очень худой и длинный Вася Авдонин и другие начинающие планеристы. Все они были рабочими московских заводов.