С любовью, верой и отвагой

Николай Васильевич встал из-за стола, чтоб снять нагар со свечей. Ещё тогда, в 1807 году, получив письмо Надежды из Польского конного полка, они с братом решили, что девчонку надо приструнить. Наказать так, чтобы в их роду Дуровых, дворян с XVIII века, женщинам неповадно было такие шутки откалывать. К их изумлению, этот незамысловатый план сорвался. Только сейчас он начал догадываться почему. В их семейное дело вмешался самодержец всероссийский. И как вмешался! На стороне беглой дочери и жены...

   — Зачем теперь ты в Петербурге? — спросил он.

   — Отпуск у меня из полка. Хочу заказать кое-что из обмундировки и... — Надежда помедлила, — увидеть Ваню.

   — Да, можно, — ответил дядя. — Он скучает по тебе...

В дороге, на долгих перегонах, на ночёвках в трактирах, Надежде казалось, что встреча с сыном произойдёт естественно и просто. Она придёт в казённое учреждение, увидит его, одетого в форменный костюмчик, крикнет: «Ваня!» — он со всех ног бросится к ней и...

Что будет потом, она не думала.

Горя нетерпением, поехала утром на набережную реки Фонтанки, к Обухову мосту, где стоял большой и красивый особняк, некогда принадлежавший графу Воронцову. В 1797 году император Павел I приказал выкупить его у графа и поселить в нём мальчиков из учреждённого им Дома военного воспитания, через год уже названного иначе — Императорский военно-сиротским дом.

Это было любимое детище Павла Петровича. Он бывал здесь и даже подарил Дому свой портрет. Благодаря заботам государя заведение пользовалось особой славой, и многие важные лица жертвовали ему немалые суммы. При Александре I солдатское отделение Дома упразднили, осталось только благородное, в коем насчитывалось двести кадет.

Надежда обошла строение, окружённое садом и забором с фигурной решёткой, два раза. Все говорило о достатке и добром попечении. Воистину Дом был не столько сиротским, сколько императорским. Августейший её покровитель определил Ванечку в хорошее место, и она ещё раз мысленно вознесла хвалу его великодушию и щедрости.

Остановившись у ворот, Надежда в своей шинели с пелериной, в шляпе и с тростью в руке смотрела на аллею, ведущую к широким дверям, на пустынный двор и медлила заходить тута. Теперь она понимала, что будет. Ваня её не узнает. Они не виделись два года. Что говорил сыну Андрей Васильевич по поводу её отъезда, ей неизвестно. А последнее, и самое главное, — это мундир. Разве сможет Ваня сказать ей: «Мама! Маменька!» — если увидит перед собой незнакомого офицера?

Наконец двери парадного входа открылись. Служители Дома выпустили на прогулку группу воспитанников лет семи — девяти. В этой группе мог находиться и её сын.

Она пристально всматривалась, но детей, одетых в аккуратные серые шинельки с красными воротниками и погонами, в одинаковые тёмно-зелёные фуражные шапки с красными околышами и кистями, различить между собой было трудно. Ей только почудилось, что один мальчик: высокий, кареглазый, с русыми волосами, выбивающимися из-под шапки, — похож на того Ванечку, с которым, плача, она прощалась поздним вечером 17 сентября 1806 года.

Мальчик побежал к памятнику из белого тёсаного камня, установленному недалеко от ворот. За ним бросились ещё два шалуна. Дети кричали о каком-то «монументском командорстве Румянцева» и о том, кому оно достанется в следующем году. На памятнике действительно было высечено имя генерал-фельдмаршала графа Румянцева-Задунайского, но что значат их слова, Надежда не понимала.

Она теснее прижалась к холодным прутьям кованой решётки и безотрывно смотрела на мальчика. Вдруг он тоже взглянул на неё, споткнувшись о каменный бордюр, окружавший монумент.

   — Эй, Ванька, неча нос задирать! — хлопнул его по плечу товарищ. — Тебе «командорство» не светит. У тебя по французскому «три»!

   — Отстань, рыжий! Бока наломаю...

Надежда шагнула от ворот на дорогу и надвинула шляпу низко на глаза. Она уже приняла решение, и оно было совсем неожиданным: расстаться с мундиром. Пока. Потому что Ваня мал, беззаботен и весел. Не нужно взваливать на его детские плечи груз её собственной тайны. Даст Бог, вырастет он здоровеньким, станет учёным, умным отроком, пойдёт служить и ещё будет гордиться ею. Но сейчас пусть знает одно: отца у него нет, но есть мама, добрая, ласковая, заботливая, и она будет навещать его так же регулярно, как родные навещают других кадетов.

Выйдя на оживлённую улицу, Надежда остановила первого попавшегося извозчика и объяснила ему, что хочет объехать несколько дамских ателье, чтобы купить хороший подарок своей сестре ко дню рождения. Извозчик доставил её к ателье мадам Дамьен на Мойке. Он сказал, что давно возит сюда барынь и барышень и все они как будто довольны.