С мечтой о Риме

Но часто этого не происходило. Гладиаторы умирали страшной смертью, с отрубленными конечностями и вывалившимися на песок кишками, под одобрительные возгласы толпы. Это одна из тех причин, по которым иные из нас находит римлян жестокими и неспособными понравиться, именно поэтому столь многие предпочитают греков. Но даже греки приходили на игры, чтобы получить удовольствие, и археологи в Эфесе не только нашли череп гладиатора, вооруженного сетью, – он назывался retiarius, – но и обнаружили трезубец, который сделал три неровных отверстия в верхней части его головы.

Разумеется, многие неодобрительно относились к играм. Но они осуждали их со всей тщетностью тех, кто воротит нос от голливудской халтуры. Массы желали именно этого, игры делали их счастливыми и проводились повсюду. У каждого императора возникало желание повысить ставки, найти что-то новое, способное угодить пресыщенному вкусу толпы. В 107 году Траян провел игры, на которых поочередно сражались 10 тысяч гладиаторов; наверное, зрелище было усыпительно монотонным, как наблюдение за попутчиком, играющим в «Game Boy» на борту самолета.

Нерон проводил женские гладиаторские бои, а Домициан как-то счел, что будет забавно устроить сражение женщин с карликами и посмотреть, кто кого убьет первым. Лишь в 1996 году был найден амфитеатр в Лондоне. Он находится под зданием Гилдхолл, где проходят официальные мероприятия в честь глав государств. Амфитеатр искусно восстановлен, и вы можете увидеть деревянные канавки, использовавшиеся для удаления крови и нечистот с арены.

Примерно в то же время были найдены останки двадцатилетнего гладиатора, о роде занятий которого свидетельствовали некоторые могильные подношения, в особенности статуэтка Меркурия: когда приходили рабы, чтобы утащить неудачников с глаз долой, они одевались как Меркурий Психопомп – Ψυχοπομπός, проводник душ мертвых. Но наиболее шокирующим в той находке был женский пол гладиатора.

Я стоял на арене, и над моей головой шумели улицы Сити с их современной урбанистической европейской жизнью, которая наследует многое у Рима, и все же нечто в природе римлян кажется настолько чужеродным, что они становятся совершенно непостижимыми.

Современная Европа не утратила зрительского интереса к убийству бессловесных животных. Испанская коррида – патентованная наследница римского обычая, в ней используется тот же нелепый прием по приписыванию «храбрости» несчастным тварям, а проходит она в конструктивно идентичных сооружениях. Что до публичных казней, не так давно они собирали самые большие толпы в Британии.

Но, на наш взгляд, представляется совершенно немыслимым то огромное удовольствие, которое римляне получали от резни безвинных, от убийства людей ради потехи. По оценкам, в одном Колизее встретили смерть 200 тысяч человек. Что за больное общество?

Состязания гладиаторов, несомненно, лежали в самой сердцевине римской этической системы. Этот мир прежде всего верил в победителей и проигравших, в смерть и славу. А славу невозможно стяжать, не рискуя погибнуть, и победителей не бывает без побежденных. Каждый раз, когда гладиатор умирал на песке, римляне видели процесс победы и поражения, разыгрываемый перед ними самым жестоким и впечатляющим способом.

У зрелища было несколько психологических эффектов. Во-первых, что самое очевидное, героический статус гладиаторов усиливался тем риском, на который они шли. Римских женщин так возбуждала эта мужественность перед лицом смерти, что они начинали плохо себя вести, и старый педант Август предписал, что женщины не могли садиться ближе седьмого ряда.

Ювенал рассказывает нам об Эппии, жене сенатора, которая настолько влюбилась в некоего гладиатора, что предпочла его родине, дому, детям, мужу и сестрам и сбежала с ним в Египет. Поэт сообщает нам, что у предмета ее страсти разнообразные физические недостатки, включая множество шрамов и «шлемом натертый желвак огромный по самому носу»[60]

. Тем не менее Эппия рискует всем, следуя за ним, ведь, как замечает с горечью Ювенал: «Лучше, чем муж: ведь с оружием он!» Жена Марка Аврелия предпочитала общество гладиатора Марциана, что может объяснить стоическое смирение знаменитых «Размышлений» императора.

На стене школы гладиаторов в Помпеях мы читаем, что Келад был suspirium et decus puellarum – усладой девиц и предметом их воздыханий. Другими словами, гладиаторы были секс-символами, и в этом смысле Голливуд прав.

Но у игр было другое, более важное психологическое предназначение. Постоянно подхлестывая толпу одинаковыми эмоциональными волнами, они создавали чувство единства и идентичности; воздействуя так же во всех пределах империи, игры стали двигателем культурной интеграции, бесконечно превосходя по мощности что угодно из арсенала сегодняшней Европы.

Вот и вы, приятели Лукко и Уилло, два галла, находящиеся на разных стадиях процесса романизации, сидите на одном из двадцати четырех рядов в Ниме и смотрите вниз на сцены невообразимого величия и ужаса.