С ними по-хорошему нельзя

— Интересно, что же все-таки произошло наверху?

— Наверху? Они сражались, как и мы.

— Я имею в виду девчонку.

— На это мне наплевать, — сказал Диллон и, подняв голову, спросил: — Тебя это беспокоит?

Келлехер не ответил.

— Вертихвостка, — продолжал Диллон. — Как она нас достала. Наплачемся еще с ней. Со всеми женщинами так. Уж поверь мне, я их знаю. Ты еще молод. А я за двадцать лет работы их изучил. Да, и еще. Мне будет жалко расставаться со своей работой, конечно, не так, как с тобой. Все эти костюмы, я так их любил. И платья, когда мода менялась. Да что там мода! А материал: шелк, кружева, гипюр с ирландским стежком...

Он встал, взял Келлехера за плечо, прижался к нему:

— Знаешь, мне жаль с тобой расставаться.

И добавил:

— А ты на самом деле думаешь о той девице, что наверху?

Келлехер высвободился из объятий Диллона, не резко, но решительно. И молча. После чего они услышали добродушный голос Галлэхера:

— Ну что, цыпочки, отношения выясняете? Какая ревность!

— Я этого все-таки не понимаю, — добавил Каллинен.

— А вашего мнения никто и не спрашивает, — ответил Диллон.

— Ну! — ввернул Галлэхер. — В нашей ситуации приходится мириться. Ничего не поделаешь.

— Нам нужен ящик с патронами и несколько ящиков уиски. Там еще осталось? — спросил Каллинен.

— Да, — ответил Келлехер.

— Как настроение? — спросил Каллинен. — Боевое?

— Нам крышка, нет?

Это уже спросил Диллон.

— Погибнем все до одного, — объявил Галлэхер с такой радостной легкостью, что у портного потяжелело на сердце.

— Что такое, Мэт? — спросил у него Каллинен. — Ты ведь не струсишь, правда?

— Вот еще. Вот еще.

Галлэхер и Каллинен обменялись взглядом, пожали плечами и отправились в импровизированный склад.

— Все-таки здорово, что мы зафигачили трупы в воду, — сказал Галлэхер. — С той самой минуты я себя чувствую так легко; никаких душевных терзаний.

— Внимание! — воскликнул Келлехер, который не отрывал глаз от амбразуры.

Остальные сразу же заткнулись — тюкнулись на дно до звона хрустальной тишины.

— Вон они! — продолжал Келлехер. — С белым флагом. А сзади офицер...

— Кажется, британцы хотят сдаваться? — произнес Галлэхер.

XL

Маунткэттен застал Картрайта над депешами.

— Все складывается как нельзя лучше, — сказал командор. — По-моему, восстание захлебнулось. Все объекты, захваченные мятежниками, освобождены. Все или почти все. Я сейчас как раз делаю сверку. Кажется, все. Фор Корте, вокзал на Амьен-стрит, Главпочтамт, вокзал Вестланд-Роу, гостиница «Грэшем», хирургический колледж, пивная «Гиннес», вокзал на Харкурт-стрит, гостиница «Шелбурн», все это мы заняли. Что остается? Дом моряков? Занят, согласно телеграмме 303-В-71. Бани на Таунсэнд-стрит? (Надо же!) Заняты, согласно телеграмме 727-G-43. И так далее. И так далее. Генерал Максвелл[*] славно потрудился и разобрался в ситуации энергично, оперативно, решительно, почти не проявив столь характерной для нашей армии медлительности.

— Значит, не придется стрелять по ирландцам? Это хорошо. К чему зря переводить снаряды, которым не терпится упасть на гуннов?

— Мне известна ваша точка зрения на этот счет.

Вошел радист с новой телеграммой.

— Минуту. Я заканчиваю сверку.

Он закончил ее.

— Осталось только почтовое отделение на набережной Иден, — сказал Картрайт.

Он развернул телеграмму и прочел: «Приказываю бросить якорь у О’Коннелл-стрит».

— Придется все-таки переводить снаряды, — сказал Маунткэттен.

Командор Картрайт внезапно помрачнел.

XLI

Маккормак и О’Рурки вернулись. Каллинен, Галлахер, Диллон и Келлехер, дождавшись их возвращения, вновь забаррикадировали дверь.

— Ну? — спросил Диллон.

— Ясное дело, требуют, чтобы мы сдавались. Говорят, что мы остались последние. Восстание подавлено.

— Ложь, — сказал Галлэхер.

— Нет. Похоже, правда.

— Я думал, что мы ни за что не сдадимся, — сказал Келлехер.

— А кто говорит, что мы будем сдаваться? — удивился Маккормак.

— Только не я, — сказал Келлехер.

— А на каких условиях? — спросил Диллон.

— Ни на каких.

— Значит, они нас расстреляют?

— Если им вздумается.

— За кого они нас принимают? — проговорил Галлэхер.

Они задумались над этим вопросом, отчего на некоторое время воцарилась тишина.

— А как же англичанка? — спросил вдруг Келлехер. — В любом случае придется от нее избавиться.

— В любом случае, — заметил Ларри О’Рурки, — если нас начнут размазывать по стенкам прямо здесь, мы не вправе втягивать ее в подобную переделку.

— А почему бы и нет? — спросил Келлехер.

— Как она нас достала, — сказал Галлэхер. — Выдадим ее британцам.

— Я придерживаюсь того же мнения, — сказал Маккормак.

— Вы — командир, — сказал Мэт Диллон. — Значит, выставляем ее за дверь, и они ее забирают.

— Есть возражения, — произнес О’Рурки.

— Какие?

— Нет, ничего.

Все посмотрели на О’Рурки:

— Выкладывай.

Он замялся:

— Так вот, будет очень плохо, если она им что-нибудь про нас расскажет.

— Какие сведения она может сообщить? Она даже не знает, сколько нас.

— Мэт, я имел в виду совсем не это.

— Выкладывай.

О’Рурки покраснел:

— До этого она была девушкой. Так вот, будет плохо, если с ней произошли какие-нибудь изменения...