— Беду? Вы имеете в виду, что она может подохнуть, не успев и рта закрыть, не пройдет и часу?
Я повернулась к нему и заметила, что не на шутку обломала его внутреннюю пружинистость; он был похож на сбившиеся с ритма и изнемогающие часы, которым никак не удается совместить стрелки на полуночной отметке.
— Вы-вы ду-ду-думаете?
— Да, и на вашем месте я бы помчалась к мистеру Богалу немедля, чтобы даже подсознательно не брать греха на душу.
— Ну да, ну да!
Он был цвета яблочной зелени с вкраплениями айвовой желтизны там и сям. Мерзковатое зрелище этот Варнава. Я заметила, что его ноги дрожат и он вот-вот уподобится инвалиду на культяпках; но ведь не мне же предлагать ему опору и уговаривать покрепче держаться за поручень, ситуация совсем другая, да и моя слабая опора ему ничуть бы не помогла, даже если предположить, что я бы ее предложила.
Он смылся без явных проявлений вежливости.
И все это без лунного света.
Варнава больше не показывался. Должно быть, я для него слишком таинственна.
Джоэл опять вернулся домой совершенно бухой. Не дождавшись его, мы начали хлебать суп. Не успев войти, он сразу же принялся расстегивать штаны. Это нас рассмешило, он побежал на кухню, и мы услышали, как там очень странно застонала миссис Килларни.
Кстати, как-то на днях она опалила сзади свое платье и, несмотря на все мои расспросы, так и не смогла объяснить мне — каким образом.
Было уже довольно поздно, когда Джоэл спустился побрекфастничать. Его жалкий вид меня разжалобил. Не замечая меня, он уселся за стол, запустил нож в масленку и принялся намазывать маслом ладонь. Он забыл взять в руку тост. Я сказала ему об этом. Он ответил:
— Ага! Наконец-то соизволила со мной заговорить. Знаешь, я все-таки твой брат, и к тому же старший, да и вообще глава семьи, поскольку папы нет. Я глава и ею останусь...
Он оборвал фразу и лизнул ладонь.
— ...даже если я и залезаю на кухарку.
— Ты залезал на миссис Килларни? — вскрикнула я. — А зачем?
Он посмотрел на меня со снисходительным видом, который меня весьма разозлил.
— Да, — продолжала я. — Если тебе понадобилось что-то достать из шкафа, можно было взять лестницу, а не забираться на миссис Килларни.
Он пожал плечами, вытер ладонь и выдул чашку теплого чая.
— Фу! — скривился он. — Ну и лавочка! Что касается тебя, — добавил он, — то какому-нибудь козлу давно уже пора залезть на тебя.
— Ну и разговорчики! Я плохо себе представляю себя с козлом на плечах! — выдавила я сквозь смех и добавила: — Но с удовольствием посмотрела бы, как ты забираешься на миссис Килларни, чтобы достать банку с вареньем.
Я так смеялась, что у меня потекли слезы. У Мэри тоже. Джоэл с силой ударил кулаком по столу. Все чашки подпрыгнули.
— Идиотка! Я тебе повторяю: давно пора. В один прекрасный день ты поймешь, что я имею в виду. Но к этому времени ты уже загнешься от комплексов. Как я! Совсем как я!
Чашки снова запрыгали. Я больше не могла смеяться и только стонала. Прибежала мама:
— Что такое? Что случилось? Что за шум? Что за веселье?
— Он залезал на миссис Килларни, — прохрюкала я, указывая на Джоэла. — Он залезал на нее! Он залезал на нее!
На мамины губы заплыла нежная улыбка.
— Это нехорошо, — мягко сказала она Джоэлу. — Ты вел себя неуважительно по отношению к ней. Ладно, если бы ты забавлялся с друзьями, но проделать это с такой славной женщиной... Что она теперь о тебе подумает?
— Ей это нравится, — буркнул Джоэл.
Мама вздохнула:
— Странные все-таки люди. Хотя на свете всякое бывает.
Она вышла.
— Я тоже смываюсь, — заявил Джоэл. — Прощай, красотка.
— Прощай.
—
Он не знал ни слова по-гэльски, и я задумалась, где он выучил фразу, смысл которой я так и не поняла. А спросить значение этих наверняка шокинговых слов у своего учителя, поэта Падрика Богала, я никогда бы не осмелилась. Все эти события немного смяли мою чувствительность, и я погрузилась в меланхолию.