С первого взгляда

— А кто виноват? Ребенок? — огрызнулась она. — В чем моя ошибка?

Джереми впервые осознал, что Лекси не только испугана, но и чувствует вину. Ему стало больно при мысли об этом.

— Ты не сделала никакой ошибки.

— Но эта штука внутри меня…

—…еще не причинила никакого вреда, — мягко закончил он. — Полагаю, именно потому, что ты ведешь правильный образ жизни. С ребенком все нормально. Сейчас мы это знаем наверняка. Наша девочка прекрасно развивается.

Лекси прошептала — так тихо, что Джереми едва мог ее расслышать:

— Ты думаешь, все будет в порядке?

— Я в этом уверен.

Он лгал, но сказать ей правду не мог. Джереми знал, что иногда ложь — это самое правильное.

Джереми редко сталкивался со смертью. Зато она была постоянной спутницей его жены. Лекси не только потеряла родителей, но несколько лет назад еще и дедушку. Джереми выражал свое сочувствие и понимал, что в не силах полностью осознать, как тяжело это для Лекси. Он не знал ее в те годы и понятия не имел, как она реагировала. Зато не сомневался, как она отреагирует, если потеряет ребенка.

Что, если после очередного обследования все будет в порядке? Не важно, ведь перетяжка может примкнуть к пуповине. А вдруг это произойдет, когда начнутся роды? А если врачи запоздают на несколько минут? Да, они потеряют ребенка, и это будет горе. Но что станет с Лекси? Начнет ли она винить себя? Или Джереми, поскольку шансы забеременеть вторично практически равны нулю? О чем она подумает, когда войдет в детскую в новом доме? Сохранит ли мебель или распродаст? Усыновят ли они малыша?

Джереми не знал и не искал ответов.

Его мучило и еще кое-что. Синдром амниотических перетяжек редко заканчивается летальным исходом. Но уродства и аномалии — правило, а не исключение. Они не говорили об этом с Лекси, не хотели говорить. Речь между ними заходила преимущественно о смерти ребенка, но не о другом, более реалистичном варианте развития событий — что девочка может отличаться от других детей. Что у нее могут быть серьезные отклонения, что ей придется перенести многочисленные операции, что она будет страдать.

Джереми ненавидел себя за подобные мысли; он знал, что будет любить дочку, невзирая ни на что. Пусть ребенок родится со сросшимися пальцами, он будет заботиться о малышке, как и всякий другой отец. И все-таки, думая о ребенке, Джереми не мог отрицать, что рисует некий типичный образ: малышка в кружевном платье стоит посреди тюльпанов, плещется в бассейне, сидит с перепачканной шоколадом рожицей и широко улыбается… Джереми не представлял себе дочь с какими-либо уродствами — с заячьей губой, или без носа, или с недоразвитыми ушками. Перед его мысленным взором она всегда представала идеальной, ясноглазой. И он понимал, что Лекси видит ее точно так же.

Джереми знал, что у всех людей свои проблемы, что жизнь не бывает безмятежной. Но у одних ноша тяжелее, чем у других. Хотя эта мысль внушала ему отвращение к самому себе, Джереми порой гадал, не была бы смерть лучшим исходом для ребенка, нежели жизнь с тяжелой аномалией. Вдруг девочку ждет не просто отсутствие ноги, но нечто гораздо худшее. Дефект, который заставит ее мучиться до конца жизни, какой бы долгой она ни была. Он не мог представить ребенка, для которого боль и страдание так же естественны, как дыхание и биение сердца. Что, если именно такая судьба уготована его дочери? Было слишком страшно об этом думать, и Джереми старался изгнать подобные образы из сознания.

Тщетно.

Медленно текла очередная неделя. Лекси собиралась на работу, а Джереми даже не предпринимал попыток писать. Ему недоставало энергии на то, чтобы сосредоточиться, поэтому большую часть времени он проводил в новом доме. Ремонт подходил к концу, и он занимался уборкой. Вымыл окна изнутри и снаружи, вычистил лестницу, отодрал засохшую краску с кухонного стола. Монотонная, отупляющая работа помогала ненадолго позабыть о странах. Маляры выкрасили комнаты внизу, а в детской уже поклеили обои. Лекси купила большую часть обстановки; когда мебель доставили, Джереми потратил два дня на то, чтобы привести комнату в порядок. Дождавшись жену с работы, он отвез ее в новый дом, попросил закрыть глаза и привел в детскую.

— Теперь можешь посмотреть, — сказал он.

На мгновение исчезла тревога за ребенка. Перед ним стояла прежняя Лекси — Лекси, которая жаждала материнства, ласково улыбалась и надеялась навсегда запомнить то, что видела теперь.

— Ты это сделал сам? — негромко спросила она.

— Почти все. Пришлось попросить маляров, чтобы они помогли мне повесить занавески и жалюзи, но остальное — сам.

— Прекрасно, — шепнула Лекси и вошла в комнату.

На полу лежал коврик с изображениями утят, в углу стояла кроватка, с уже прикрепленными разноцветными амортизаторами, застеленная мягкими простынками и с подвеской, которую они купили давным-давно. Занавески были в тон коврику и маленьким полотенцам на комоде. В ящиках пеленального столика лежали подгузники, присыпки и салфетки. В мягком желтом свете ночника, поблескивая, медленно вращалась маленькая музыкальная карусель.