С привкусом пепла

– Моя фамилия Марков, Михаил Федорович, – представился штатский. – Командир партизанского отряда «За Родину», это начальник штаба майор Лукин, Владимир Алексеевич. Нас предупреждали радиограммой. Вы товарищ Зотов?

– Он самый! Виктор Павлович, – отрапортовал Зотов, пожимая сильные, сухие ладони, обернулся и призывно махнул. На опушке полянки, словно из ниоткуда, встали разведчики.

– Лейтенант Карпин, – представил сопровождающего Зотов.

– Здравствуйте, устали поди? – посочувствовал Марков, – Ничего, устроим вам отдых. Мы, если честно, боялись, думали не сыщете нас. Прошу за мной.

– Мы разведка, кого хочешь найдем, – хмыкнул Карпин, двигаясь по едва заметной тропе.

Из тени выступили десяток партизан, беря гостей в кольцо и со скрытой завистью поглядывая на вооружение и снаряжение разведгруппы. Сами одеты кто во что горазд, в живописную смесь гражданской и военной одежды. Большинство с винтовками, у двоих немецкие пистолеты-пулеметы МР-40 и стандартные брезентовые подсумки под три магазина.

– Что с явкой на хуторе? – спросил Зотов.

– Дрянная история, – поморщился, как от зубной боли, Марков. – Каминцы нагрянули три дня назад, все пожгли, хозяев повесели. Мы поздно узнали, хотели перехватить на обратном пути, да эти суки уже укатили. Ничего, поквитаемся, стало быть.

– Повешенных надо бы снять.

– Снимем, – поморщился командир. – Не успели ишшо, егеря по близости шарят.

– А связной?

– Санька ушел, он у нас знаете какой, с осени партизанит, боевой парень! Да у нас все боевые! – похвастался командир.

– Я так и подумал,– Зотов глянул на плетущегося в сторонке Кольку Воробья. Боевые это еще не то слово. Орлы на подбор.

Партизанский лагерь возник словно из ничего. Вроде шли по густому, буреломному лесу, а вдруг за кустами обнаружился загон с дюжиной лошадей под навесом из порыжевших еловых ветвей. Под ноги с истошным лаем кинулись несколько кудлатых собак. Брякнул колокольчик. Рядом с тропой неуклюже растопырился бородатый мужик в телогрейке, доивший костлявую корову и матерившийся вполголоса. Белая, с черными пятнами буренка водила рогатой башкой и пыталась смазать доильщику хвостом по лицу.

– Ты, дядь, активней за сиськи-то дергай! – хохотнул Волжин.

– Я те щас дерну, пога…, – взвился мужик и осекся при виде начальства. – Товарищ командир, освободите меня от наряда, пусть бабы доят! Пошлите меня нужники чистить или в бой в первых рядах! Сил моих нет!

– Ты продолжай трудиться, Шестаков, продолжай. Труд, стало быть, сделал из обезьяны человека. Корова сама себя не подоит, – успокоил подчиненного Марков. – Сумел напакостить, сумей отвечать.

– Да я в бой товарищ командир, да я полицаев громить! – всплеснул руками бородач. – Вы меня знаете! Люди смеются!

– Разговорчики, Шестаков! – посуровел командир.

Мужик сплюнул и зазвенел ведром на весь лес.

Похоже на цыганский табор, – отметил про себя Зотов. Телеги, лошади, стиранное белье. Малейший шухер, лагерь снимется с места и откочует в глубь заболоченных, черных лесов.Ну разве медведей нет, песен не слышно и рюмочку не подносят. Появились землянки, обложенные дерном. С виду холмики среди леса, по крыше пройдешь – не заметишь. Людей много, в основном хмурые мужики средних лет, с оружием и без. Несколько женщин в годах. Мимо пробежала стайка девушек. Увидев новеньких, захихикали, зашептались. Карпин погрозил Волжину кулаком. Дескать не балуй у меня. Тот сделал вид, будто обращаются не к нему, и горделиво выпятил грудь, став похожим на кочета.

Под огромным дубом аппетитно попыхивала армейская полевая кухня. Высилась груда сухих осиновых дров, дающих мало дыма и много огня. Морщинистый, с загорелым до черноты лицом человек в драном треухе, помешивал в котле огромным черпаком, наполняя лагерь одуряющим запахом гречневой каши. Собаки, изобразив кипучую деятельность, побежали к кухне и разлеглись на солнышке, ожидая подачек.

– Обед скоро, Кузьмич? – поинтересовался Марков.

– По расписанию, товарищ командир! – повар расплылся в беззубой улыбке. Ловко подхватил костыль, покостерил псов и заскакал вокруг кухни. Зотов поначалу и не заметил, что у повара нет правой ноги. Увечье повара никак не смущало. Он снял шкворчащее на костре ведро и принялся заваливать в котел поджарку из моркови и лука. Желудок требовательно заурчал. Зотов только сейчас понял, насколько оголодал. Если не накормят, лягу и умру, – решил он.

– А говорят, партизаны плохо живут! – указал Зотов на кухню.

– Кто ртами щелкают, те плохо живут, стало быть, – согласился Марков с лукавым прищуром, – А мы народ запасливый, на чужую доброту не надеемся. Кухонку эту я в сорок первом припрятал, часть одна пехотная бросила, когда отступала. Разбомбили их крепко у Навли. Мы с мужиками в лес и укатили кормилицу, была вторая, но у ней колесо взрывом оторвало и бочину разворотило. Наши еще возмущались: куда мол Федорыч эта бандура? А она, глядишь, пригодилась. Другие в золе картоху пекут, поносом жгучим страдают, а у нас каша да щи, как у тещи любимой!