С птицей на голове

— Ну и что такое они могут с нами сделать? — ухмыльнулась Лиза. — Разве что вот этот, — показала на худенького, бледненького паренька в очках. Его звали Феденькой. Он читал толстую книжку и не обращал внимания на девушек. Затем, отложив книгу, размечтался, как маленький ребенок, а когда опомнился, наконец увидел, что Рита грустит и какие у нее большие глаза. Ему стало жаль ее. Рита по-прежнему мяла в руках салфетку и не забывала вытирать слезы. Феденька вздумал сдувать с ее лица бумажные крошки, а она не могла понять, что он делает, и умоляюще прошептала:

— Прекратите!

Тут фургон съехал с шоссе, и сейчас не только Рита, но и Лиза испугалась.

— Куда вы?! — закричала она. — Не надо!

Фургон остановился у речки. Берег высокий, с ласточкиными гнездами. Выбравшись из кабины, мужчины разделись и бросились в воду, а Петрович достал бутылку водки, нарезал колбасы и разжег костер. Шофер вылез из речки помогать, волочит к огню жердь, наступает на нее, а рукой ухватил за другой конец. Жердь трещит, но не поддается; шофер бросает ее и подходит к девушкам. Те захохотали, глядя на рваные трусы. Шофер потребовал, чтобы ему налили; выпил и, разбежавшись с берега, опять в воду.

В речке отражается туча. В зеленых берегах она надвигалась, черная, а когда загрохотал гром, мужчины в одних трусах собрались у костра. Не успели разлить водку в стаканы — с неба хлынуло как из ведра. Выпили и, закусывая на ходу, поспешили в кабину. В суете чьи-то пальцы расстегнули у Риты застежку на бюстгальтере, и за одну минуту наступила ночь.

— Ха-ха-ха, — смеется Анатолий.

— Ну что, поехали? — шофер осветил фарами мокрые газеты на траве и дымящийся костер.

— А где Лиза?! — завопила Рита.

Казимир ущипнул ее, приоткрывая дверку, и позвал Лизу, но там, во мраке, так шумело и гудело, что слов его нельзя было расслышать. С полминуты сидели молча, дождь барабанил по жестяной крыше кабины. Рита опять заплакала. Мужчины посмотрели друг на друга.

— Вытрите ей слезы, — засуетились они. — Петрович, где салфетка?

Анатолий подал другую салфетку. Рита вытерла слезы, но сейчас, когда подруги не было рядом и мужчины наконец обратили на нее внимание, она ревела, осознав, что им все равно с кем. Это ее горько возмутило, и салфетка быстро намокла.

— Феденька! — закричал Петрович. — Ну сколько можно?!

Дождь вскоре перестал, но ручьи еще бежали по дороге. Листва беспокойно шумела на березах, и с каждым порывом ветра на землю осыпались буйные капли.

— Ну сколько можно?! — опять закричал Петрович и, когда Феденька наконец вернулся с Лизой, не выдержал: — Ты что, сынок, — вообще? Забыл, куда едем? Совсем еще ничего не понимаешь в жизни… Поехали, Васька! — скомандовал шоферу. — Скорее!

Фургон занырял по ямам и буграм, словно поплавок на волнах, и захотелось выпить опять.

Петрович напомнил шоферу:

— Ты забыл, кого везешь?

Васька засмеялся в ответ.

— Нельзя смеяться! — возмущается Казимир.

— Если думать единственно об этом, — Анатолий сдвинул шляпу на затылок, — можно свихнуться.

— Все можно, — заявил Петрович, — при одном условии.

— И — каком? — интересуется шофер Васька.

— Пусть она скажет, — показал на Лизу толстяк.

— Я не знаю, о чем речь, — изумилась она.

— Скажи, пожалуйста!

— Я не знаю, что сказать.

Толстяк полез к ней обниматься и забыл, о чем разговор, но повторял:

— Врешь, врешь…

Лиза снова залепила ему пощечину.

— Правильно! — раздались голоса. — Так ему. Пусть знает, как распускать руки. — А сами распускали еще откровеннее, ухмыляясь при этом в глаза. — Так ему… Вот так, так!

— Куда ты, Лиза, меня затащила? — в который раз расплакалась Рита. — Ты же знаешь — у меня нет никакой бабушки в Бекачине.

Наконец выехали на шоссе; под колесами зашелестел мокрый асфальт. Пьяный Васька повел фургон с бешеной скоростью, и невольно девушки вцепились в сиденья. На повороте фары высвечивают заброшенный дом с березами на кирпичных стенах, затем он пропадает во мраке, но соловья слышно еще долго.

— Опять я не там свернул, — сокрушается Васька и сигналит парочке у обочины.

Сопливый кавалер с фонарем под глазом, оглянувшись, поцеловал такую же, как он, барышню. Мокрое платье облепило ее тельце, и кажется, что она голая. Отвернувшись от яркого света фар, девчонка ответила на поцелуй своего ухажера, сцепив руки у него на шее.

— Все-таки куда мы едем? — спрашивает у Лизы Васька.

— Откуда я знаю? — недоумевает она.

— Если бы ты могла знать, — качает головой Казимир и тут же: — Раз, два, три, четыре… — пересчитывает у Лизы ребра. — Чего смеешься?

— Щекотно.

Васька останавливает фургон и шлепает босиком по мокрому асфальту. Мальчишка подбегает, а девочка осталась во мраке смутным, тонким силуэтом, который, как травинка, колеблется и вдруг исчезает.

— Давай назад, — растолковывает Ваське этот сопляк. — Не доезжая до города — сворачива-а-ай… — У него перехватило дыхание, когда увидел в кабине распущенные рыжие волосы Лизы. — Вот это да!

Васька заскакивает на подножку и хлопает дверкой.

— Действительно, — выворачивает руль, — не туда едем.