С ружьем на динозавра

Я воспринял скрытность Корнелия как предательство и почувствовал, что Зире тоже неловко. Мне казалось, что за моей спиной затевается Что-то недоброе.

— Не волнуйся, — попыталась меня успокоить Зира, — с ней хорошо обращаются, у нее все есть — я за этим слежу. Еще никто никогда так не оберегал беременную самку человека.

Под ее насмешливым взглядом я опустил глаза, как провинившийся школьник. Зира старалась сохранить иронический тон, однако я чувствовал, что она взволнована. Разумеется, мне было известно, что моя физическая близость с Новой стала Зире неприятна с того самого момента, когда она угадала во мне разумное существо, но сейчас в ее взгляде я увидел не брезгливость, а нечто иное. Она была явно обеспокоена. Видимо, таинственность, окружившая Нову, не предвещала мне ничего хорошего. Я догадывался, что Зира сказала мне далеко не все: очевидно, Большой Совет тоже был в курсе дела и наверняка по этому поводу уже созывали совещания на самом высоком уровне.

— Когда Нова должна родить? — спросил я.

— Через три — четыре месяца.

И тут вся трагикомичность ситуации внезапно предстала передо мной. Я стану отцом в системе Бетельгейзе! У меня будет ребенок на планете Сороре, рожденный женщиной, к которой я ощущаю непреодолимое физическое влечение, порою жалость, но не более, и у которой мозг животного. Наверное, ни одно разумное существо во всей вселенной еще не попадало в подобное положение! Мне хотелось одновременно и плакать и смеяться.

— Зира, я должен ее видеть!

Она ответила мне досадливой гримаской.

— Я знала, что ты этого захочешь. Я уже говорила с Корнелием, и, думаю, он возражать не станет. Сейчас он ждет тебя в своем кабинете.

— Корнелий меня предал, обманул!

— Ты не имеешь права так говорить. Корнелий разрывается между любовью к науке и долгом перед обезьяньим родом. Ты должен понять, что беременность Новы внушает ему самые серьезные опасения.

Пока я шел за Зирой по коридорам института, тревога моя все возрастала. Я догадывался, о чем думали ученые Сороры: их страшила возможность возникновения новой расы, которая… Черт побери! И вдруг я понял, каким образом смогу осуществить возложенную на меня провидением миссию!

Корнелий встретил меня весьма любезно, однако не сумел преодолеть возникшую между нами натянутость. Временами он исподтишка смотрел на меня почти с ужасом. Я изо всех сил старался не приступать сразу к теме, которая волновала меня больше всего. Для начала я спросил его, как он долетел и как закончились раскопки города в пустыне.

— Результаты поразительные! — оживился он. — Теперь у меня в руках самые неопровержимые доказательства!

Его маленькие умные глазки оживились и заблестели. Он не мог не похвастаться своим успехом. Зира сказала правду: Корнелий действительно разрывался между любовью к науке и долгом обезьяны. Но в тот момент со мной говорил ученый, одержимый исследователь, для которого превыше всего торжество его гипотезы, торжество истины.

— Мы нашли скелеты, — продолжал он. — Не один скелет, а множество, и расположенных таким образом, что это, вне всяких сомнений, может быть только кладбищем. Такая находка убедит самых тупоголовых. Однако наши орангутанги, разумеется, не хотят видеть ничего, кроме странного стечения обстоятельств.

— И что это за скелеты?

— Скелеты не обезьяньи.

— Понятно.

Мы посмотрели друг другу в глаза. Энтузиазм Корнелия сразу поостыл, и он продолжал уже медленнее, взвешивая слова:

— Не стану скрывать: вы угадали — это человеческие скелеты.

Зира явно была уже в курсе дела, потому что не выказала ни малейшего удивления. Мы снова встретились с Корнелием взглядами. Я ждал. Наконец он решился взять быка за рога.

— Теперь я уверен, — не без горечи признал Корнелий, — что некогда на нашей планете существовала человеческая раса, наделенная способностью мыслить, раса людей, подобных вам и другим людям Земли, затем она деградировала, и наши люди превратились в животных… К тому же по возвращении я нашел здесь новые доказательства своей правоты.

— Новые доказательства?

— Да. Их раздобыл заведующий энцефалического отделения, молодой шимпанзе с большим будущим. То, чего он добился, почти гениально… Не следует думать, — продолжал Корнелий с горькой иронией, — что обезьяны всегда были только подражателями. Мы внесли немало замечательных новшеств во все отрасли науки и особенно больших успехов добились в изучении мозговой деятельности. Если мне удастся, я когда-нибудь познакомлю вас с результатами. Уверен, вы будете поражены.

У меня создавалось такое впечатление, что он сам пытался убедить себя в гениальности обезьян, а потому говорил с излишней горячностью. Но ведь я никогда и не пытался его уязвить в этом отношении. Каких-нибудь два месяца назад Корнелий сам жаловался на отсутствие у обезьян созидательных способностей. А сейчас он с комичной гордостью вещал: