С того дня и после. Срубленные зимой

Молодые‚ с нестоптанными еще ногами‚ пробовали пробежаться по прямой‚ но головой втыкались в звонкую непробиваемую прозрачность и тоже начинали кружить по базарной площади‚ делая на ходу гешефты‚ от которых так мало прока. И не выйдешь в степь по ровной дороге‚ не уйдешь за горизонт‚ не поменяешь судьбу-злодейку: вечное кружение без надежды-исхода‚ под чужие вкусные запахи.

Мир велик‚ а деваться некуда.

И только Пинечке никуда не спешил‚ а дрейфовал в ту сторону‚ куда ветер дунет. И ноги он сохранил от рождения: одна‚ как положено‚ левая‚ другая правая.

– Идн‚ – говаривал он из пушки‚ чтобы скрасить им день. – Знаете ли вы‚ как царь ест картошку?

– Как царь ест картошку?.. Нет‚ Пинечке‚ мы этого не знаем.

– Берут бочку масла‚ а царя ставят по ту сторону бочки‚ и рота солдат выстреливает картошку из пушки – через бочку масла! – прямо царю в рот. Вот так царь ест картошку!

Все дружно облизывались на его слова и вскрикивали в восторге:

– Пинечке! Ох‚ уж этот Пинечке!.. Мы берем вас в долю! Мы! Солидная фирма. Прибыльное дело. Круговая порука. Ограниченная ответственность. "Гершель Меерзон – Меер Залмансон – Залман Мендельсон – Мендель Гершензон".

А крылатая соблазнительница Лилит, демон ночи, щурила уже бесстыжий глаз и похохатывала без звука.

6

На выходе в степь‚ за крайним строением сидели на бугре старики и терпеливо глядели вдаль.

Реб Шабси и реб Иоселе. Реб Фишель и реб Шмерль. Реб Гирш и реб Берл. И отдельно еще реб Хаимке на стуле с подушечкой.

За их спинами притулился город: название одно‚ а не город. Расположением случаен‚ строениями мерзок‚ настроением уныл. За их спинами шевелилась жизнь: горе одно‚ а не жизнь. Плач с тоскою‚ скорбь с теснотою: "Доколе‚ о Господи‚ доколе?!" С боков их оградили‚ сверху придавили‚ к земле пути не было, разве что в могилу‚ и молили они об одном: чтобы власти про них позабыли и вниманием не баловали. Что ни внимание‚ то во вред.

Потому и сидели старики на бугре‚ самые почтенные‚ самые достойные жители – сатиновая капота на плечах‚ лисий штраймл на голове – и выглядывали долгожданного избавителя–Мессию. Кто-то же должен предупредить‚ когда он появится: "Идн! Он уже на подходе! Что вы медлите?"

Это была их работа‚ и ее они не доверяли никому.

Вот наступит день доброй вести‚ и он появится вдалеке‚ усталый и запыленный. Он пройдет через невидимое заграждение и скажет негромко‚ во всякое ухо: "Собирайтесь уже! Хватит. Помыкались по чужим углам". Вострубит великий рог‚ рог конечного избавления; они поднимутся с места‚ плача от радости‚ крикнут на прощание: "Спасибо этому дому!" и пойдут через неодолимую прозрачность. С четырех концов земли потекут изгнанники, гордо‚ неторопливо‚ под облаком славы‚ и заживут в спокойствии и доверии‚ на месте своем‚ без обид-притеснений‚ без помех-бедствий‚ сознавая свое достоинство и внушая к себе уважение. Каждый под виноградной лозой и каждый под своей смоковницей.

Реб Шабси и реб Иоселе. Реб Фишель и реб Шмерль. Реб Гирш и реб Берл. И отдельно еще реб Хаимке на стуле с подушечкой.

Про смоковницу они знали приблизительно‚ потому что видели одну только картошку‚ и то не всегда. Но это и неважно. Главное‚ она будет своей‚ та смоковница‚ и они к ней‚ конечно же‚ привыкнут. Если к плохому привыкали‚ то к хорошему и подавно.

Вот придет избавитель, и мир успокоится от войн. Вот наступят "те дни"‚ и солнцем засияет луна‚ очистившись от пятен‚ а земля отдаст мертвецов. Прибавится работы портным – воскресших надо одеть. Прибавится работы сапожникам – воскресших надо обуть. Прибавится работы всем. И будет у каждого хлеба вдоволь‚ бобов с чечевицей‚ меда и масла‚ сыров из коровьего молока и сыров из молока овечьего; будут вином полны метхи‚ и смоква связками‚ и сушеный виноград грудами. Обещано: каждая лоза даст тысячу гроздьев‚ каждая гроздь – тысячу виноградин‚ каждая виноградина – сотню литров вина.

"Ляжете и не обеспокоят. Есть будете и останется".

Приходил на бугор Пинечке – "Всё не как у людей"‚ спрашивал с интересом:

– Чем же они будут платить‚ эти воскресшие? За одежду-обувь?

– Не надо платить‚ – отвечали на это старики. – Избавитель отменит деньги.

– Зачем же работать‚ если не будет денег?

– А для удовольствия.

И переглядывались понимающе.

– Счастье одному‚ – пояснял реб Хаимке‚ – это горе другому. Один кладет‚ а другой вынимает. Один находит‚ а другой теряет. Один растет‚ а другой понижается. Вот придет избавитель – будет счастье для всех.

И старики кивали согласно. Вот он придет. Он скоро появится. Он соберет рассеянных с четырех концов света и утвердит справедливость на земле. Его приходу должны предшествовать неисчислимые беды‚ но разве они их не претерпели? Сколько валилось на головы: только разгребать и разгребать! Народами их испытывали и рассеяниями теснили. Як бида‚ так до жида. Холод был и хворь была‚ меч с пленением‚ неурожай с голодом‚ лихорадка и тяжкий труд.

Когда же наступит время последних чудес?

Когда же они утешатся?