Как только поезд двинулся со станции, я пришел в купе государя, которое было освещено одной горевшей перед иконою лампадой. После всех переживаний этого тяжелого дня государь, всегда отличавшийся громадным самообладанием, не был в силах сдержаться: он обнял меня и зарыдал... Сердце мое разрывалось на части при виде столь незаслуженных страданий, выпавших на долю благороднейшего и добрейшего из царей. Только что пережив трагедию отречения от престола за себя и сына из-за измены и подлости отрекшихся от него облагодетельствованных им людей, он, оторванный от любимой семьи, все ниспосылаемые ему несчастья переносил со смирением подвижника... Образ государя с заплаканными глазами в полуосвещенном купе до конца жизни не изгладится из моей памяти.
Я просил государя разрешить мне оставаться безотлучно при нем, в каких бы условиях он или его семья ни находились, что государь мне обещал.
Затем я счел долгом коснуться вопроса о необходимости царю с семьей покинуть пределы России. Отрицательный его ответ на это предложение показал, как горячо он верил в русский народ и как беспредельно любил свою Родину.
В этот день государь занес в свой дневник: «
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Хоть убей, следа не видно.
Сбились мы... Что делать нам?
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам.
Пушкин
Как в людях многие имеют слабость
ту же:
Все кажется в другом ошибкой нам.
А примешься за дело сам —
Так напроказишь вдвое хуже.
Крылов
1
3 марта днем на одной из остановок по пути к Могилеву в императорский поезд вошел Базили, директор дипломатической канцелярии при штабе Верховного главнокомандующего. Командирован он был генерал-адъютантом Алексеевым под предлогом представления на утверждение Его Величеством проекта извещения наших союзников об отречении государя императора от престола, на самом же деле был послан от штаба разведчиком — для выяснения отношения государя к чинам Ставки.
Его разговоры во время довольно длительного пребывания в моем купе обнаружили, что ввиду совершенно неожиданного поворота дела на Ставке царила полная растерянность среди носителей присяги в их собственном толковании: вместо чудившихся их воображению лавров, венчавших, по преданиям истории, устроителей удачных переворотов, они очутились у разбитого корыта, поддерживаемые исключительно главнокомандующими армий и флотов.
По установившемуся за последнее время обыкновению катастрофическое положение Родины тоже ставилось в вину государю, поступившему не так, как угодно было возглавляемым генералом Алексеевым могилевским мудрецам — генералам Клембовскому, Лукомскому, Кондзеровскому, адмиралу Бубнову и чиновнику Базили; тем не менее эти строгие судьи не постеснялись открыто выступить в роли работников по свержению власти царя тотчас после его отъезда из Могилева, т.е. за три дня до отречения государя.
По прибытии на станцию Могилев государь был встречен генерал-адъютантом Алексеевым с офицерским составом чинов как штаба, так и военных управлений, находившихся в Ставке Верховного главнокомандующего. Вид у встречавших был весьма подавленный. Государь вышел из вагона, обнял генерала Алексеева, поздоровался с генералами и старшими чинами, а затем поехал в дом губернатора, где внешне все оставалось в том же виде, в каком находилось в день недавнего выезда Его Величества.
253
Штабные офицеры старались замаскировать деяния генерала Алексеева рассказами о том, как он на коленях умолял Его Величество даровать стране ответственное министерство, а также не покидать Ставки в такие тревожные дни. Когда я проверил эти слухи у государя, он был очень удивлен и сказал, что об ответственном министерстве Алексеев с ним действительно говорил, но не стоя на коленях. Что же касается отъезда со Ставки, то такого совета государь от Алексеева не слыхал.