С царем в Тобольске. Воспоминания охранника Николая II

Хоть я и очень устала, все же хочу начать письмо сегодня же вечером, чтоб не позабыть того, что наш Друг мне сказал. Я передала Ему твой привет, и Он шлет тебе Свой привет и говорит, чтоб ты не беспокоился, что все пойдет хорошо. Я пересказала ему мой разговор с Штюрмером, который говорит, что Климовича непременно следует уволить (он назначается сенатором), и тогда уйдет старый Хвостов, так как он без него не сможет обойтись. Хвост. нервничает и плохо себя чувствует (я знаю, что он ненавидит Шт., не любит его также и Климович, этот скверный человек, который ненавидит нашего Друга и все же ходит к Нему, притворяясь и подлизываясь). Шт. хочет предложить на пост министра внутренних дел кн. Оболенского из Курска-Харькова (перед тем он был в старой ставке при Николаше!!), работающего теперь по продов. вопросу, но Гр. убедительно просит назначить на этот пост Протопопова. Ты знаешь его, и он произвел на тебя хорошее впечатление; он член Думы (не левый), а потому будет знать, как с ними себя держать. Эти мерзкие люди собрались и постановили, чтоб Родзянко отправился к тебе и просил сменить всех министров и назначить их кандидатов, дерзкие скоты. Мне кажется, что ты не мог бы ничего сделать лучше, как назначив его. Бедный Орлов был его большим другом – я думаю, что Максимович должен хорошо его знать. Уже, по крайней мере, 4 года, как он знает и любит нашего Друга, а это многое говорит в пользу человека. Оболенский же, наверное, опять из той клики. Я не знаю его, но верю в мудрость и руководство нашего Друга. Он огорчен тем, что ты никогда сюда не приезжаешь – здесь тоже необходимо твое присутствие, даже если на 2 дня, неожиданно, они все почувствуют, что приехал хозяин, чтоб все проверить. Это было бы чудно, такой налет ведь не труден, и ты этим многих осчастливил бы. Я сообщила Ему то, что Шт. говорил мне по поводу официального заявления относительно Константинополя, знаешь – то, о чем ты говорил Джорджи.

Он тоже думает, что это следовало бы сделать, так как это обязало бы Францию и Англию перед всей Россией, и они после должны были бы сдержать свое слово. Относительно Польши Он просит тебя подождать, Шт. тоже никак не раньше, чем перейдем границу. Слушай Его – Он желает тебе лишь добра, и Бог дал Ему больше предвиденья, мудрости и проницательности, нежели всем военным вместе. Его любовь к тебе и к России беспредельна. Бог послал Его к тебе в помощники и в руководители, и Он так горячо молится за тебя. Я опять сказала Шт., что надо напечатать отчет о деньгах, данных Союзам. Ты уж давно ему это говорил, он ответил, что министры просматривают отчет – напомни ему об этом еще раз. Запиши себе это, чтоб не позабыть – или нет, лучше я для тебя запишу, чтоб ты об этом не позабыл, когда увидишься с ним в субботу.

Наш Друг очень одобряет мысль о посылке отрядов с священниками и монахами из разных монастырей, чтоб они состояли при перед. лазаретах и хоронили бы наших бедных покойников там, где у полковых священников не хватает времени; я завтра переговорю об этом с Раевым.

Сейчас должна идти спать, уже больше 12 часов, я страшно устала. Я отдыхала от 6 до 7, затем была в церкви. Спокойной ночи! Спи спокойно, мой родной, постоянно думаю о тебе – так пусто и тихо здесь. Уже 4 месяца, как мы не спали вместе – даже больше. Благословляю тебя, милый. Дай, Боже, сил мне быть тебе помощницей и найти верные слова для передачи тебе всего и для того, чтоб убедить тебя в том, что желательно для нашего Друга и для Бога! Спокойной ночи!

8-го.

Мой день. Спасибо, дорогой муженек мой, за драгоценное письмо. Такая радость получить от тебя словечко! Этот новый адмирал – не тот ли это, которого так хвалит Филлимор? Дай Бог ему успеха! Сейчас нужны энергичные люди, плохое здоровье бедного Канина в последнее время, несомненно, дурно отражалось на успешности его работы.

Только что принимала Бенкендорфа по поводу японцев. Девочки поехали с Ириной кататься, а я беру прочих и Аню.

Теперь должна кончать. Благослови тебя Боже, жизнь и радость моя! – Осыпаю тебя поцелуями и остаюсь твоей старой

Женушкой.

Ц. ставка. 8 сентября 1916 г.

Мое любимое Солнышко,

Твое дорогое длинное письмо, с приложением нескольких прошений, доставило мне огромное удовольствие – сердечно тебе за него благодарен.

То, что ты мне вчера писала о Граббе и что он говорил Нини, меня очень удивило. Я помню, что летом как-то Игорь говорил об устройстве здесь тенниса, причем выражал надежду, что я буду приходить наблюдать за игрой. Я ему ответил, чтоб он занимался своими делами и в чужие дела не вмешивался. В тот же вечер за чаем я оставался один с Граббе, и он сказал мне, как я был прав, отказавшись посещать это место, где обыкновенно бывает m-me Солдат. и другие дамы, так как это, наверное, дало бы повод к нелепым толкам. Так что я не знаю, как согласовать оба эти факта – я хочу сказать: то, что Гр. говорил Н. и затем мне.