С волками жить

– Еще бы, но тогда у меня и тебя б не было. Никто не чист, Джесси, мы вечно сбрасываем багаж к ногам друг дружки.

– Он не весь вооружен и опасен.

– Ну, я же сказала уже – я произвожу движения, чтобы справиться с этой задачей.

– Порой, Никки, я думаю, что ты смотришь на меня и видишь, что здесь сидит Гэрретт. Сдается мне, кое-какое говно просто летит не в ту мишень.

Тени поиграли в пятнашки на бесстрастном лице Никки.

– Мне жаль, что ты это так ощущаешь, – сказала она. – Приношу свои извинения. Но меня беспокоят разные штуки, я напрягаюсь.

– Я тоже беспокоюсь, – сказала Джесси. – За нас.

– У нас все крепко, – заверила ее Никки. – Эту старушку-лодку, может, и покачивает время от времени, но мы уж точняк не утонем.

Джесси вызвала на себя всю силу пристального взгляда Никки – у нее были жуткие зеленые глаза из открытого космоса, немногие смертные умели противостоять этим взорам.

– Правда? – спросила она.

– Правда, – с нажимом провозгласила Никки. Подождала затем поворота на Фримонт, в голое сияние Блескучей Балки[83], в сердце города в сердце страны, их выбеленные лица выставлены навстречу непомерным шквалам изливающегося света, электрические потоки драгоценят кожу, а уж потом со всею искренностью спросила:

– Кого ты видишь, когда смотришь на меня?

Так. Для Джесси – невыносимо сложный вопрос. Ее «знающий» взгляд имел склонность теряться в людях, в вычурной и узорчатой красоте их слоев и сланца, в прозрачных очерках, вылепленных временем во тьме, в завораживающих причудах, в жестком изяществе, слоистых ущельях и дымных вершинах, выдающих новую звезду в сердцевине души, в извечной утробе образов, в танце дикарской возможности. Под таким пристальным взором поддерживать пропорции становилось затруднительно, само понятие о связующем единстве низведено до банальщины. Изучаемый Другой выскользнул из фокуса, возобладала эдакая призрачность. Чем больше знаешь, тем менее устойчив предмет твоего знания. Ум не отступался от мира, словно пожирающий бес. Что она видела? Она видела трещины, расселины и сколы. Она видела, как сквозь корку у ног ее вздымается ее прошлое.

Часовня «Счастье» была белым бунгало в форме сердца с окнами в форме сердец и дверью в форме сердца, удобно расположенным к северу от Полосы прямо напротив «Стоу, Айка и ДеКилера, поручителей под залог». Снаружи на зеленой цементной лужайке из надутых губок вечную струю подкрашенной синим воды в мраморный бассейн, глубоко заваленный монетками и фишками казино на счастье, выплевывал стоявший на цыпочках Купидон, крылышки врастопырку. Рубиновой неоновой вязью одно окно гласило «СВАДЬБЫ», другое – «ОТКРЫТО». Как и фонтан, ни тот знак, ни другой никогда не выключались. Каждый дюйм интерьера (кроме четырех каплиц, оформленных индивидуальными мотивами – традиционная, греческая, средневековая и футуристическая) отделан был какой-либо разновидностью красного, экзотическая меблировка с шелком, атласом, велюром, дамастом и кожей вся окрашена в безумный пылающий оттенок. Джесси работала в левом желудочке, «Невестиной лавке» – впаривала кольца, цветы, торты, подвязки, интимные уборы для медового месяца и разнообразные местные сувениры сомнительного вкуса, а также сдавала напрокат вечерние платья и смокинги пылким неподготовленным парочкам. В своих служебных каблуках и узкой юбке, посасывая коричный леденец, она себя частенько называла «Сюзи Сахарграм, ваш глазированный блудливый пупсик». Валентинов день она ненавидела страстно.