С волками жить

– Во славе грядущей, да, совершенно определенно.

А за уютным костерком их жизней голодным волком рыскал Гэрретт, чуя их счастье. Он вновь начал звонить и заходить, по телефону и лично, дома, на работе. Он хотел, чтобы Джесс вернулась. Без нее дни были камешками, падавшими по одному в самую середку его лба, ночи – шабашем бесов, которых не подпускать близко удавалось лишь напряженно представляемыми актами самоубийства. Он понимал, что его испытывают на вертеле любви, а также, что надежда его еще и в понимании. Люди меняются. С этим не поспоришь, согласилась Джесси. Я тебя не знаю. Я не знаю того человека, кто некогда думал, будто знал тебя. Ей жаль. Ему тоже, а ярость подымалась в нем, как ртуть в термометре. Стало быть, он хочет себе детей. Нет, детей она может оставить себе, если ему можно будет наблюдать за ними с Никки в постели вместе. На этом рубеже Никки вызвала легавых, которые за последующие месяцы стали неохотной третьей стороной в этом по сути неизменном диалоге. Однажды Джесси проснулась и обнаружила, что Гэрретт в кухне делает себе сэндвич с жареным сыром. Ушел он без сопротивления, безмолвный, как призрак. Вторично они нашли его в доме, когда на середину гостиной он стаскивал в кучу мебель, и два сотрудника полиции получили серьезные травмы, применяя муниципальную силу, дабы выдворить Гэрретта из помещения. Дети плакали, Никки материлась налево и направо, а значительную порцию личной жизни Джесси грубо присвоили вечерние новости – ощущение сродни тому, когда вымоешься в той воде, где уже кто-то мылся. Не одну неделю ей было стыдно показываться на людях. Теперь же, очевидно, бес вновь вышел на свободу, Тоби уверяла, что видела, как Гэрретт всего два дня назад прогуливался по Сахара-авеню – конечно же, подруга предупредила, а не власти, – и Никки заговорила об оружии, а Джесси испугалась: не столько своего бывшего, сколько самой себя и того, что она может совершить, если он осмелится переступить ее порог в третий раз. Чего ради ход ее времени должен определяться мужчиной, который, бывало, разгуливал с пятнами от дрочки на рубашке?

За ее окном скворчащие изумрудные ветви неоновой пальмы, казалось, слегка колыхались от касания ночных течений, не ощущаемые органической родней тех пальм. Порой, даже собравшись в уютную близкую кучку с Никки и детьми, Джесси чувствовала себя так, будто бы она выброшена на необитаемый остров где-то вдали от дома. Бремя бытия – ее собственного, ее семьи – стало невыносимой загадкой, хоть и было очевидно, что сквозь их жизни пробирается нечто значительное и неопределимое – сквозь жизни всех, уверенный толчок в воплощение из какого-то далекого неведомого источника, опухоль, расцвет обязательства и смерти – приятные мысли, какие сопутствуют тебе в долгие часы раннего утра. Ей бы хотелось быть деревом. Деревья – самая большая нехватка у нее в городе. Деревья дают кислород и здравомыслие.

Где-то после четырех двери часовни «Счастье» раскрылись, впуская пару, вполне способную сойти за Кена и Барби – пару настоящих «незабитых», как их назвала бы Тоби. Он, одетый в темно-синюю рубашку поло, бежевые штаны, походил на профессионального игрока в гольф; она – крашеная блондинка в белой кожаной мини-юбке и курточке в тон, таков ее свадебный наряд, – напоминала королеву дерби на роликах. Явились непосредственно из конторы регистратора округа, при них – брачная лицензия, и хотелось им Весь Комплект: цветы, живая музыка, видеозапись, фотографирование, пояс с резинками и т. д.

– Угадайте, сколько мы знакомы? – спросила женщина. Звали ее Карой. Она была возбуждена, как подросток на первом свидании. – Шестьдесят девять часов. Вы можете в это поверить, нет, ну невероятно же, а? – Она обернулась и ущипнула своего жениха за попу. Когда они поцеловались, напоминало это скорее вялотекущее склеивание бесформенных организмов в учебном фильме о размножении низших форм жизни.

– Мою мать зовут Джесси, – сказал мужчина, прочтя ее бирку сотрудницы. – А я Том. – Рука у него на ощупь была, как проволочная конструкция, арматура скульптора. Глаза застиранные, в них полно скверной погоды и дурных снов.

– Моя первая свадьба, – объяснила Кара, – была просто издевательством, такое ничтожество, все теснились в кабинете у помощника уполномоченного на Четвертой улице. Мне было так стыдно. Все заняло минуты полторы. Брак наш продлился примерно столько же.

– Ну, сам-то я марафонец, – произнес Том. – Из этой надо выжать хотя бы пару часов, как считаешь? – говорил он Каре, но улыбка его следовала по всему помещению за Джесси, словно игривый щеночек, желающий, чтобы ее рука погладила его по голове, – сокровенное признание их общей потехи. От него шел тот причудливый мужской дух благожелательной уверенности, какой висел во всей ее истории, словно аромат вонючего одеколона. Мужчина с планом. Ей такой тип знаком. Безмолвно она пожелала невесте удачи.