С волками жить

Ошеломленная Джесси дала ей уйти – ее слишком оглушило, чтобы начинать новый виток. Ей требовалось время и спокойный уголок, в котором можно оценить раны, их серьезность, их побуждение, их намерение. Была ли эта неуместная кража главной темой – или же темой прежде темы? Не заделась ли случайно проволока на жуткой территории отца-дочери – или же Джесси бессчастно нырнула в кроличью нору их совместной жизни, в истинную историю, упрятанную в те неисследованные тоннели и садки под повседневным трепом, привычным сексом – в подземную берлогу коварных человеческих отношений: в темную путаницу выскакивающих бесов, кривых зеркал комнаты смеха, жутких тупиков, множественных фальшивых доньев. Если б только могла она прямо сейчас ощутить у себя в объятиях своих детей, в этот самый миг – внезапные судороги вины от того, насколько мало часов во все более сокращающихся днях она, кажется, проводит в их липучем обществе. Мало того, что она некомпетентная батрачка в свадебном магазине, так еще и скверная мать.

Она умостилась на табурете за упрекающим безмолвием кассового аппарата, отсчитывая минуты, – единственную пьяненькую парочку, ввалившуюся на бракосочетание и кофе на заре, безразлично обслуживал где-то витающий автомат на подсевших батарейках. То, что между тобой и теми, кого любишь, могут произвольно ввязываться совершенно чужие люди, – невыносимый ужас. Совершенное Томом и Карой, когда они сперли горсть относительно незначительных камешков, – если это действительно их настоящие имена, если они и впрямь были преступниками, – в то же время было шмоном содержимого ее сердца. Совершенно чужие люди. Засланцы зла. Ибо без доверия мир становился воющей пустошью обособленных, постапокалиптической панорамой людей, животных, деревьев, вроде бы никак не затронутых – и только живые связки между ними совершенно уничтожены. Война окончена, и чудовища в ней победили. В гнетущем свете раннего утра неоновая пальма у нее за окном выглядела плохо вылепленной скульптором сигарой, у которой взорвался кончик.

Ни Никки, ни Джесси не произнесли ни слова в машине по пути обратно, да и дома, пока готовились ко сну, минуя друг дружку в коридоре, входя, выходя из комнат, – парламентеры воюющих провинций, кого по ошибке поселили в одну гостиницу на границе. После часа метаний, когда она ворочалась и разглядывала, как трещины на потолке обретают отвратительные контуры гигантских насекомых с жалами, Джесси открыла рот, чтобы бесстрастно утвердить:

– Я не брала эти кольца.

– Я и не говорила, что ты брала, – тут же ответила Никки ясным голосом неспящей. – Твоя работа была – удостовериться, чтобы их не взял никто другой.

– Валяй, выкладывай, не держи в себе.

Никки откинула простыню и села на кровати.

– Вот бы в этом чертовом доме хоть одна сигаретка завалялась. Уму непостижимо, что мы опять это обсуждаем. Тема, по-моему, всплывает раз в месяц вне зависимости от обстоятельств. Тебе что нужно, Джесси, – нотариально заверенный документ, свидетельствующий о моей неугасимой вере в тебя? Незадача в любом случае – не между нами. Это же не первый случай, когда на твоей смене за дверь уходит неоплаченный товар. Пару недель назад было свадебное платье, и еще какая-то разнообразная срань за последние несколько месяцев, о которой Папка уже знает. Ставить его в известность об этом последнем случае вовсе не обязательно.

Джесси это потрясло.

– Почему ты не сказала мне?

– Не так уж и важно. Я же знала, что это не ты, несмотря на то, что ты можешь подумать.

– Минуточку, – сказала Джесси, которую разозлила покровительственная, если не прямо-таки снисходительная интонация замечаний Никки – патерналистская от корня «патер», патриархальный, пивень петушиный, – но я не сознавала, что чувства твоего отца для тебя важнее моих.

– Несправедливо, Джесси, эпохально несправедливо. Но, впрочем, тебе же всегда нужно делать все, лишь бы только выиграть любой спор, чтобы последнее слово за тобой осталось, точно так же, как нужно планировать любой отпуск и тратить последний доллар. Боже мой, да тебе и кончать первой нужно. Я с таким же успехом могла бы жить с мужчиной.