С вождями и без них

Весной 1988 года Горбачев все еще на подступах к решению главной задачи, которая выпала на его долю. Три года прошли недаром, особенно если иметь в виду внешнюю политику. 15 января 1986 года советский лидер выступил с программой ядерного разоружения до конца столетия. Поначалу она была принята на Западе даже не за очередную утопию, а только как пропагандистский трюк. Но напористая личная дипломатия позволила растопить ледяные наносы, образовавшиеся за четыре десятилетия "холодной войны". Горбачев сумел убедить своих западных коллег, что Советский Союз не блефует. Тэтчер, Андреотти, Миттеран, Коль ему поверили, а с их помощью он расколол самый крепкий орешек Рейгана. К тому времени состоялись три тура встреч руководителей супердержав в Женеве, Рейкьявике и Вашингтоне, подписан Договор по ракетам средней и меньшей дальности, заявлено о намерении вывести советские войска из Афганистана.

А вот двигаться дальше становится все труднее. С ликвидацией ракет наш ВПК еще кое-как смирился, но ограничения стратегических вооружений, сокращения вооруженных сил, вывода советских войск из Восточной Европы - этого по доброй воле допустить не мог. Уже на ранних стадиях переговоров генсеку приходилось использовать весь свой авторитет, чтобы побудить к уступкам генералитет и руководителей индустрии вооружений. О заговорах в этих кругах пока еще не помышляли, но отчаянно сопротивлялись всякой попытке сократить непомерно разбухший военный бюджет (до 40% национального дохода!). Преодолеть это сопротивление Горбачев уже не мог, не оперевшись на парламент и общественное мнение.

Становилось ясно и другое: как нельзя без политической реформы избавиться от чудовищного бремени милитаризма, так без нее обречены на провал все старания вдохнуть новую жизнь в экономику.

Внесенные за три года новшества выбили ее из накатанной колеи, и вместо ускоренного развития началась ускоренная деградация. Причина - половинчатость, паллиативный характер осуществленных мер. Рынком и не пахнет, а хозяйство уже разваливается. Пытаются подстегнуть предприятия, предоставив им ограниченное самоуправление и переводя на режим самофинансирования. Но это ведь фикция, если нет свободной торговли сырьем и материалами, сохраняется контроль над ценами, не вносятся коррективы в условия найма рабочей силы. О каком самофинансировании вообще может идти речь, когда система финансового регулирования находится в зачаточном состоянии. Поскольку ей не приходилось обслуживать отношения собственности, постольку нет фининспекторов, чтобы фиксировать доходы и взимать налоги, нет разветвленной сети банков, нет бирж, нет компьютеров.

И хозяйствовать по-новому некому, кроме министров, начальников главков, директоров предприятий и совхозов, председателей колхозов, которые всю жизнь привыкли работать по плану, а о рынке имеют самое смутное представление. Только небольшая часть управленческого корпуса приняла нововведения с энтузиазмом, большинство просто не понимало, чего от них хотят. Самые же многоопытные не без основания полагали, что реформаторский пыл скоро иссякнет, поэтому надо выждать, пока не станет окончательно ясно, что к чему. Эта житейская философия, в гораздо большей мере, чем сознательное противодействие, глушила исходящие из Центра новаторские импульсы.

Но главная причина их повсеместного торможения - пассивность партийных организаций. Безупречный механизм, который раньше доводил команды Кремля практически до каждого рабочего места, заартачился, стал давать перебои. Создавался он для нужд тотальной власти и централизованного планового хозяйства, ничего другого делать не умеет, а тут от него требуют действовать в прямо противоположном направлении - выводить предприятия из-под опеки партии и государства. Нечто вроде того, как если бы помещикам предложили добровольно отпустить на волю крепостных. Получив подобную директиву, секретарь обкома и райкома прежде всего стремится выяснить, не спятило ли партийное руководство и не захвачен ли Кремль агентами империализма. Правда, на первых порах только самые проницательные отдавали себе отчет, куда может привести эта, по их мнению, чрезмерная реформаторская суета. Но очень быстро круг прозревших ширился, а путы традиционной партийной дисциплины расшатывались. И уже в марте 1988 года накопленный заряд недовольства прорвался в статье Нины Андреевой.